– Да, я.
– Вы хотите работать в нашей внутренней структуре по обеспечению безопасности? – то ли спросил, то ли продекларировал первый.
– Хочу.
– Вы написали в анкете, что владеете немецким языком, – он наклонил голову и стал рыться глазами в моей анкете, – свободно.
– Именно так, – подтвердила я.
– Тогда мы можем продолжить разговор на немецком, – объявил он и стал со страшной скоростью выплевывать на меня немецкие слова. Мой девичий мозг разлетался об стену отсутствия практики. Мне стало страшно, что я не смогу ни слова ответить.
– Вы понимаете, что это очень ответственная работа?
– Вы готовы работать ночью?
– С кем вы планируете оставлять вашего ребенка?
– У вас есть опыт подобной работы?
– Вы часто болеете?
– Вы можете провести двенадцать часов без сна? А двадцать четыре?
– Вас устраивает зарплата?
– Вы согласны подчиняться уставным требованиям?
– Чем вы болели?
– У вас нет сумасшедших родственников? – Я чувствовала, что он этих укусов немецких собачьих слов сойду с ума. Я выдавливала из себя по капле ответы, в основном односложные. Я старалась не думать о там, что ширинка у меня расползлась окончательно.
– Спасибо за визит, мы сообщим вам решение по телефону. – Русский встал, жестом пропустил иностранного вперед и оставил меня, словно выжатую половую тряпку растекаться в изнеможении на стуле. Я посмотрела на часы, с трудом унимая дрожь в руках. Было около часа дня. Прошло почти три часа с момента, когда я кинула папу на амбразуру, а у меня не было сил даже встать.
– Как ты, – вдруг раздался от двери знакомый голос Зайницкой.
– Как ты здесь оказалась? – удивилась я. После того, что со мной сделали, мне казалось, что все сотрудники должны здесь стоять так, как караульные около мавзолея дедушки Ленина, и никуда не отлучаться.
– Ну и видок у тебя. Кошмар. Что, так тяжело было? – любопытствовала Даша.
– Хуже. Я уже почти ничего не помню.
– Просто тяжелые попались приемщики. У нас к ним все страшно боятся попасть, – обрадовала она меня.
– А я уже не боюсь, – вздохнула я и встала, – посмотри там, у меня штаны хоть сухие?
– Смешно, – улыбнулась Дашка и повела меня на выход. Ей удалось как-то пристроиться эскортировать меня к выходу. Мы шли по какому-то хитросплетению коридоров, я подавленно молчала.
– Хочешь, я тебя расслаблю, а то ты совсем никакая? – спросила она. Я кивнула, хотя слабо представляла себе, что сможет меня расслабить в такой ситуации.
– Мне сегодня рассказали анекдот. Вот что такое «полный абсурд»?
– То, что со мной делали сегодня, – угрюмо ответила я.
– Нет! Полный абсурд – это когда капитан милиции полосатой палочкой на полосатом пешеходном переходе тормозит полосатую зебру, на которой сидит матрос в полосатой тельняшке. А ты говоришь…
– Вот уж действительно, полный бред. – Я расхохоталась. На выходе новый охранник с таким же каменным выражением лица как у старого выдал мне мои ключи с часами и булавку, которую я гордо и демонстративно пришпилила в брюкам и помчалась домой выяснять, что осталось от папы с Максимом. Однако как я не спешила, попасть домой раньше половины третьего у меня не получилось.
– Где ты шлялась! – полетели в меня крики.
– Уа-Уа-УА! – вторил папе Максим, но после немецкого лая родные вопли показались просто детским лепетом, простите за каламбур. Картина передо мной разворачивалась в высшей степени интересная. Максим, абсолютно голый, но в памперсе орал на папиных руках благим матом. Его маленькое личико напоминало помидор.
– Он давно так заливается? – осторожно поинтересовалась я.
– Все время, – ответил отец. – Все чертово время, пока тебя нет.
– Понятненько, – я тихо вынула из его рук ребенка и принялась убаюкивать. Но про себя отметила, что от папы ощутимо попахивает тем самым Аганесовым остаточным коньяком, что я в качестве взятки оставила с утра. Максим, получив доступ к груди и поменяв очччень грязный памперс, заснул с выражением лица человека, уставшего бороться с непроходимой тупостью окружающего мира. Я положила его в кроватку и пошла пить чай. Внезапно я обернулась.
– Что ты делаешь? – обалдело спросила я папу.
– Что же ты не орешь? Давай. Ну, давай. Ори, ну. А-уа-уа! Гад какой, ну покажи мамочке, как ты умеешь орать, – корчил папа дикие рожи спящему Максим Максимычу и тряс стенки детской кроватки. Максим игнорировал все. Я забрала остатки коньяка (не больше трети) и ушла в кухню. После того, как папа допил коньяк, держа бокал трясущимися руками и взахлеб рассказал мне все свои тридцать три мучения, я поняла. День удался.