Алик сейчас помогает отцу закапывать труп. Или сжигает перепачканное в крови покрывало, в котором его привезли в лес…
А еще… Еще я хранила одну тайну, с которой и вовсе не знала, что делать. Надо же было такому случиться – именно в тот день я узнала, что беременна! Я и из больницы-то сбежала только потому, что не могла больше находиться там совсем одна – в «обнимку» со своей новостью. Я не знала, что мне делать дальше и как я объясню Грише свою беременность. Понятное дело, что ребенок от Федора. Но как я объясню это мужу?! Признаться ему во всем? Стыдно сказать, но тогда-то я и поняла: я недостаточно хорошо знаю мужа, чтобы предугадать его реакцию на мое признание. А если он ударит меня, обзовет шлюхой и выставит за дверь? Да, конечно, он будет абсолютно прав, но я не могла такого допустить. Надо было что-то придумать, но что? Я даже мысленно обращалась за советом к Алику, к нашему с Гришей здравомыслящему и практичному Алику. Помимо того, что он приходился сыном Гриши, Алик в последнее время стал и для меня близким, родным человеком. К тому же он был молод, смотрел на мир свежим взглядом и никогда ничего не усложнял. Мне иногда казалось, что он знал ответы на все вопросы и был в гораздо большей степени мужчиной, нежели Гриша. Да, по сути, он-то и являлся негласным хозяином дома, и все решения, которые принимал Гриша, были на самом деле осторожно и тактично подсказаны ему Аликом. И за что я особенно была благодарна моему пасынку – так это за то, что он никогда не злоупотреблял своим влиянием на отца и никогда не унижал его, слабого и оторванного от действительности, а напротив, старался всегда поднять его самооценку. Редкое качество для сына, вынужденного терпеть рядом с собой мачеху.
Ковер я никуда, конечно, не повезла. Я вообще плохо помню эту ночь, так мне было скверно. Я вернулась домой, выпила валерьянки и постелила себе в кабинете Гриши. Главным для меня в тот момент было не думать о Федоре и дождаться возвращения моих мужчин. Если они вернутся, твердила я, значит, все обошлось, их нигде не остановили. Если же они к утру не вернутся, значит, все очень плохо. И Гриша сядет за решетку.
Утомленная, с головной болью, я то и дело задремывала, но почти сразу же просыпалась и, вслушиваясь в тишину, понимала, что они еще не вернулись. Рассвело, комната медленно наливалась сиреневыми утренними сумерками, и даже белые стены стали лиловыми, холодными… Я лежала, съежившись под одеялом, и молила Бога только об одном – чтобы Гриша с Аликом вернулись! Конечно, я представляла себе, как они сначала вырыли глубокую яму – на это наверняка потребовалось не так уж мало времени. К тому же, если они благополучно выбрались из Москвы, потратили примерно около часа или даже больше на то, чтобы найти подходящий лес. Я считала часы, минуты и пыталась понять, что испытывали Гриша с Аликом, закапывая труп. Вероятно, они действовали как во сне, и их сознание было заморожено, как бывает заморожена десна перед удалением зуба – так организм защищается от стресса. Я знала это, потому что и сама не раз испытывала нечто подобное, когда на меня обрушивался град ударов. Один мой сожитель бил меня по голове и по лицу, и если первая пара ударов была болезненной, то потом боль как бы утихала, и я не воспринимала ее уже так остро. Да и самую ситуацию я воспринимала словно сквозь пелену помутненного сознания – тоже не так остро.
Сон одурманивал меня, я начала воспринимать все творившееся со мной как дурной, тяжелый кошмар. И перед тем как открыть глаза после очередного пробуждения, я мечтала оказаться в больничной палате. Вот тогда бы я точно знала, что все произошедшее с Гришей было просто сном, а я будто и не сбегала из больницы.
Но, открыв глаза, я вновь видела стены кабинета, и мне становилось холодно.
А еще – страшно от того, что во мне теперь жила другая жизнь и я не знала, как повести себя правильно, чтобы не потерять ее. Черная мысль – если Гришу посадят, он, возможно, долгое время не узнает, что у меня будет ребенок, – зазмеилась в сердце, леденя мою душу. Нет-нет, гнала я от себя эти мысли, Гришу не посадят, они вернутся… Но вот что мне дальше делать, я не знала. Представляла себе, что со временем все уляжется и забудется, Гриша вновь обретет душевный покой и мы заживем по-прежнему. Возможно даже, мне удастся сделать то, что делают многие женщины, забеременев от любовника, – я постараюсь добиться близости с Гришей, а потом объявлю ему, далекому от точных знаний в области гинекологии, что забеременела. И рожу семи– или восьмимесячного младенца. Когда окончательно рассвело, я вдруг поняла, что нашла верное решение и сделаю все именно так! Но когда из передней вдруг послышались волшебные, долгожданные, характерные звуки отпираемых замков и я увидела на пороге усталых, с посеревшими лицами Гришу и Алика, я вдруг поняла, что слишком люблю их, слишком дорожу ими, чтобы и дальше им лгать…