Особенно,... 
67 
Джеймс вперил в нее грозный взгляд темных глаз, пресекая возможные возражения.
— Вы не будете заниматься расследованием шантажа. Это исключено.
В ответ она скрестила на груди руки, не проронив ни слова.
— Элизабет!..
Более осторожная женщина, возможно, уловила бы прозвучавшее в его голосе предостережение, но Элизабет была не в том настроении, чтобы вести себя осмотрительно.
— Вы не можете запретить мне помогать леди Дэнбери. Она мне как мать и… — Она чуть не подавилась словами, когда он вдруг прижал ее спиной к столу, вцепившись в ее плечи с поразительной силой.
— Я свяжу вас и воткну вам кляп в рот. А если понадобится, привяжу вас к дереву, чтобы не совали свой нос, куда не надо!
Элизабет проглотила слюну. Она никогда не видела, чтобы человек приходил в такой гнев. Глаза сверкали, руки тряслись, шея так напряглась, что, казалось, достаточно пустячного щелчка, чтобы его голова соскочила с плеч.
— Эй, послушайте! — пискнула она, пытаясь отцепить его пальцы. Он, видимо, не отдавал себе отчета, с какой силой сжимает ее, если вообще сознавал, что делает. — Я не собиралась вам мешать, просто вы могли бы поручить мне что-нибудь совершенно безопасное…
— Обещайте мне, Элизабет. — Он говорил так тихо и страстно, что было просто невозможно не откликнуться на силу чувств, прозвучавшую в этих коротких словах.
— Я… э-э… — Где же эта миссис Ситон, когда она так нужна? Элизабет умильно уставилась на него в надежде умаслить или разжалобить — в полном соответствии с эдиктом номер двадцать шесть, — но не добилась ни малейшего результата. Джеймс по-прежнему пребывал в ярости, руки его продолжали сжимать ее плечи как парочка тисков, и, помоги ей Боже, Элизабет не могла отвести глаз от его рта.
— Обещайте мне, Элизабет, — повторил он, и все, что она могла сделать, так это наблюдать, как его губы артикулируют слова.
Руки его напряглись, усилив хватку, и это, вкупе с подоспевшим наконец вмешательством свыше, вывело ее из транса. Элизабет подняла глаза, встретившись с ним взглядом.
— Я не стану ничего делать, не посоветовавшись с вами, — прошептала она.
— Этого недостаточно.
— По-моему, вполне. — Она поморщилась. — Джеймс, мне больно.
Он с недоумением посмотрел на свои руки, словно они принадлежали кому-то другому, затем резко отпустил ее.
— Простите, — произнес он с растерянным видом. — Я не сознавал, что делаю.
Она попятилась, потирая плечи.
— Все в порядке.
Некоторое время Джеймс продолжал смотреть на нее, затем выругался себе под нос и отвернулся. Ему приходилось бывать в напряжении, испытывать досаду и отчаяние, но никогда такого бешеного всплеска эмоций, как тот, который только что вырвался наружу. Хватило малейшего намека, что Элизабет угрожает опасность, как он превратился в законченного идиота.
Джеймс не мог не оценить иронию происходящего. Всего лишь год назад он потешался над своим лучшим другом, который попал в аналогичную ситуацию. Блейк Рейвенскрофт чуть не повредился в уме, когда его будущая жена вздумала поучаствовать в военной операции. Джеймс находил всю историю чрезвычайно забавной. Он знал, что Кэролайн не угрожает реальная опасность, и считал Блейка влюбленным ослом из-за переполоха, который тот устроил.
Объективности ради Джеймс вынужден был признать, что при нынешних обстоятельствах здесь, в Дэнбери-Хаусе, Элизабет подвергается куда меньшему риску. И все же при одном упоминании о шантаже кровь его вскипала от страха и ярости.
У него возникло гнетущее чувство, что это скверный признак.
Должно быть, какая-то разновидность болезненной одержимости. С тех пор как Джеймс появился в Дэнбери-Хаусе, он только тем и занимался, что думал об Элизабет Хочкис.
Вначале как о возможной шантажистке, а потом — оказавшись в незавидной роли преподавателя, который взялся обучать ее искусству обольщения.
О том, что он сам предложил себя на эту роль, Джеймс предпочитал не думать.
Вообще-то это только естественно, что он озабочен ее безопасностью. Любой мужчина стремился бы защитить такое крошечное создание, независимо от своей воля и желаний.
Что же касается других его потребностей — тех, которые терзали его и горячили кровь, — что ж, как-никак он мужчина, а она женщина, причем красивая, по крайней мере с его точки зрения. А когда улыбается, с ним начинают твориться странные вещи…
— Пропади все пропадом, — пробормотал он. — Я вас сейчас поцелую.
67 
