Особенно,... 
44 
Ларри смотрел на свое отражение в зеркале.
Перед ним было лицо адвоката. Чемпиона мира по боксу.
Мондини нашел нужную фразу. Ничего сверхъестественного, но она выражала главное.
— Знаешь, как вычислить великого боксера? Он знает, когда остановиться. Поверь мне, Ларри: этот день для тебя настал.
Ларри повернулся к Учителю:
— Я должен остановиться?
— Да.
— Итак, я должен остановиться?
— Да.
— Вы хотите сказать, что Ларри «Лоуэр» Горман должен остановиться?
— Ты, Ларри, ты должен остановиться.
— Я?
ДИЗЕЛЬ: Да, богатые ни хрена не знают насчет остальных людей, само собой, но никто не хочет понять: остальные тоже не знают ни капельки о богатых, и нет даже способа понять это, надо через это пройти, надо быть богатым в возрасте шести лет, в животе матери, в проекте твоих родителей, тоже богатых. Может быть, тогда. Иначе — дурацкие домыслы. Что, например, по-твоему, важно для них? Что имеет цену? Что их пугает? Ты можешь говорить за себя. Но за них? Это другая экосистема. Скажем, рыбы. Они сдохнут там, где ты дышишь свободно. Глоток воздуха — и кончено, глоток воздуха, который для тебя — глоток жизни. Они сдохнут от этого. Ларри был рыбой. Его окружало море, у него были почти невидимые жабры, он жил так, как ты представить себе не в состоянии, если будешь отсюда, с берега, смотреть на море.
ПУМЕРАНГ: Ларри не очень-то размышлял об этом. Он повернул обратно зеркало заднего вида, посмотрел Мондини прямо в глаза и сказал:
— Я хочу забраться наверх, Учитель. Я хочу выяснить, что видно сверху.
Мондини покачал головой:
— Не так уж много, если ты лежишь, уткнувшись лицом в ковер.
Он сказал так не из желания принести несчастье, а просто желал что-то сказать, чтобы разговор не сделался слишком серьезным. Но для Ларри все было всерьез. Он издевался над чем угодно, но сейчас был дьявольски серьезен.
— Я хочу попытаться, Учитель. Вы приведете меня наверх?
Мондини не считал, что должен отвечать на такие вопросы. Он считал, что должен убедить парня навсегда уйти с ринга.
— Пожалуйста, скажите, вы приведете меня наверх?
Мондини не был готов отвечать.
— Да или нет, Учитель?
Зимой 1989 года держалась необычайно низкая температура, и чемпионат по футболу, проходивший прямо за домом Гульда, часто прерывался из-за того, что поле не годилось для игры. Иногда, чтобы совсем уж не сорвать график, встречи проходили в предельно тяжелых условиях. Однажды Гульд, Пумеранг и Дизель видели матч на снегу. Мяч отскакивал как надо, для судьи все шло по правилам. У одной из команд форма была красной. У другой — в лилово-белую клетку. Некоторые играли в перчатках, а один из вратарей надел шапку, которая прикрывала уши и завязывалась под подбородком. Так он напоминал полярника, сошедшего с палубы исследовательского судна. На середине второго тайма Гульд вышел из дома и достиг знакомого места за правыми воротами. Профессора Тальтомара не было. Впервые. Гульд подождал немного и вернулся домой. Матч окончился в пользу красных, забивших победный гол на двенадцатой минуте второго тайма.
Профессор так и не появился, и Гульд принялся его разыскивать. Наконец он нашел профессора в доме престарелых: воспаление легких, но на самом деле, возможно, и рак, никто не знал в точности. Профессор лежал в постели. Он как будто уменьшился в размерах. Во рту — погасшая сигарета без фильтра. Гульд подошел к стулу и сел. Глаза профессора Тальтомара были закрыты — может быть, он спал. Некоторое время Гульд хранил молчание. Затем произнес:
— Ноль-ноль, две минуты до конца встречи. Центральный нападающий падает, судья назначает пенальти. Капитан, протестуя, орет как сумасшедший. Судья вспыхивает от ярости, достает пистолет и стреляет в упор. Осечка. Капитан бросается на судью, оба падают на землю. К ним сбегаются игроки. Судья встает.
Профессор Тальтомар не шевельнулся. Он не шевелился еще какое-то время. Потом медленно выплюнул сигарету, стряхнул воображаемый пепел и тихо пробормотал:
— Капитан получает красную карточку. Пробивается пенальти. Матч продолжается установленное время, назначается дополнительное время ввиду произошедшей драки. Дисквалификация судьи согласно статье 28 Кодекса судейских ассоциаций, которая гласит: придурок не может быть судьей.
Здесь профессор закашлялся и сунул в рот сигарету.
Гульд почувствовал внутри себя теплую волну.
Он еще посидел немного в молчании.
44 
