Особенно,... 
47 
НО если ты подождешь, если оглядишь дом снаружи, это может длиться один час или целый день, НО в конце концов ты увидишь, как откроется дверь, не понимая и не умея понять, что там происходит внутри, ты увидишь, как откроется дверь и выйдет тот человек, гонимый наружу тем, о чем ты никогда не узнаешь, НО это как-то связано с головокружительным страхом, или бессилием, или приговором, таким безжалостным, чтобы гонит его наружу, на веранду, с ружьем в руке, я обожаю
я обожаю эти мгновения — говорил профессор Бандини — те самые, когда человек делает еще один шаг, с ружьем в руке, глядит на мир перед собой, вдыхает колющий воздух, поднимает воротник куртки, и вот — чудо из чудес — садится в свое кресло, откинувшись на спинку, и начинает качаться, медленное сонное качание, успокоительные движения лжи, возвращается ясное спокойствие, мир для трусливых душ, единственный дарованный нам, люди проходят со словами: «Привет, Джек, где ты был?» — «Нет-нет, все в порядке, я теперь здесь»; Джек в отличной форме, палец ласкает ружейный курок, глаза чуть прищурены, сколько света, мир, сколько света нужно тебе, мне хватало света пустоты, там, внутри, когда? не помню когда, НО я сказал «прощай» тем местам, и все, теперь он больше не заговорит об этом, теперь он навсегда обосновался на своей веранде из крашеного дерева
если ты подумаешь об этом, представь пустые дома, сотни домов, скрытых за людскими лицами, за каждой верандой, тысячи домов аккуратными рядами, пустые, представь, какой там внутри воздух, представь краски и предметы, перемены освещения, все, что происходит внутри, — ни для кого, осиротевшие места, но в то же время единственные настоящие МЕСТА, что за неутомимая судьба-градостроитель замыслила их, как червоточины мира, покинутые дыры под земной корой совести, подумай об этом, вот загадка: что стало с теми местами, настоящими, с моим настоящим местом, куда я пришел, Я, кто сидит и защищает себя, ты не задавался этим вопросом: куда Я иду? Ты качаешься в кресле, чинишь крышу, смазываешь ружье, здороваешься с прохожими, и вдруг на ум приходит этот вопрос: куда Я иду? Больше я ничего не хочу знать: куда Я иду? Знает ли кто-то, что я добр, или что я стар, знает ли кто-то, что я ЖИВ?
Шатци подошла к кафедре. Студенты расходились. Профессор Бандини стоял и убирал бумаги в портфель.
— Неплохая лекция.
— Спасибо.
— Я серьезно. Уйма любопытного.
— Благодарю вас.
— Знаете, о чем я подумала?
— Нет.
— Так вот, я подумала: смотри-ка, профессор чертовски прав, то есть это и правда так: люди владеют домами, но на деле они суть веранды, не знаю, понятно я выражаюсь или нет, они владеют домами, но на деле…
— Что вы сказали?
— Когда?
— Только что. Насчет домов.
— Не помню. А что я сказала?
— Вот эту фразу.
— Какую?
Они вместе пошли по улице, Шатци и профессор Бандини, продолжая болтать, потом стали прощаться, и профессор сказал, что прицеп стоит у него в саду, если она захочет посмотреть его вечером, то профессор все ей покажет, ладно, сказала она, вечером она обязательно придет, и тогда они принялись спорить насчет цвета, и вот что Шатци сказала в точности:
— Как вам взбрело в голову выбрать желтый?
— Должен заметить, что покупаете прицеп вы, а не я.
— Понятно, но вы купили его двадцать лет назад. Не хотите же вы сказать, что другого цвета не было?
— Если вам не нравится желтый цвет, можете перекрасить.
— Мне нравится желтый цвет.
— Вам нравится?
— Лично мне — да. Но в общем-то надо быть умственно неполноценным, чтобы купить желтый прицеп, как вы считаете?
В двадцати метрах от них, прислонясь к стене гаража профессора Бандини, стояли в тени Гульд, Пумеранг и Дизель и наблюдали за сценой.
— Он и не подозревает, что запал на нее, — не сказал Пумеранг.
— Где Шатци откопала эту жуткую блузку? — поинтересовался Дизель.
— Это блузка стратегического назначения, — объяснил Гульд. — Ты слегка кашляешь, пуговица впереди расстегивается и приоткрывает грудь.
— Честно?
— Ну да, надо только кашлять определенным способом. Шатци тренируется перед зеркалом.
Пумеранг принялся покашливать. Затем посмотрел на пуговицы своей рубашки. Затем снова на тех двоих: они входили в прицеп и выходили, о чем-то споря.
— Чем закончилась история с Мондини? Готовит он его к чемпионату мира или нет?
— Не исключено.
— То есть?
— Я вас плохо понимаю.
47 
