Особенно,... 
72 
Василий Иванович даже головой замотал в знак не согласия, в душе у него еще теплилась живая надежда на солидарное отношение к своему благородному негодованию.
— Да этот же, конечно, Чумайс, какой же еще. Только он, сволочь, после цветов мазуриком крупным заделался, народными электростанциями стал без зазрения совести торговать. А о теплицах даже вспоминать не желает, морду воротит, респектабельность блюдет. Хотя напрасно канючит, удобрением от него до сих пор неслабо несет. Хороший навоз никакими «шанелями» не перешибешь. По моим разведданным, богатствами непомерными завладел проходимец Чумайс. За одни только зубы червонного золота можно три многодетных семьи на домашней колбасе и медовых пряниках содержать. А ведь получая комсомольский билет на «сыкуху» божился, что готов за дело товарища Ленина жизнь свою до последнего дыхания положить.
— Ты скажи мне, пожалуйста, друг мой Василий, — с подчеркнутым интересом задал вопрос свой Создатель, — он своими или чужими электростанциями приторговывал. Помоему, в данном случае это самое главное. Если продавал собственное имущество, опять—таки, ничего дурного в твоем Чумайсе не вижу. Сам рассуди, чего здесь плохого, когда человек, приложив немало усилий, построил настоящую электростанцию. Может, своими руками, а, может, торгуя цветами, средства заработал и коллективное строительство организовал. Потом взял да и продал тому, кто имеет нужду в электричестве.
Василий Иванович от волнения взвился костром на ольховой коряге, как в седле необъезженного скакуна, даже бородой о бинокль саданулся. Едва сдержался, чтобы не прогуляться по матушке.
— Да откуда же у него своим электростанциям взяться? Эта контра за всю свою долговязую жизнь ничего полезного в дивизии не сделала, ведь и цветы продавал, подлец, по цене непомерной. Он в эти электростанции и двух гвоздей не забил, кобылой полбочки воды питьевой не подвез для рабочих. В том то и дело, что торговал народным добром, которое красноармейцы тяжким трудом для облегчения своей жизни скопили. Вы то наверно уж знаете, сколько надежд и стараний было вложено личным составом в эти приводные ремни коммунизма. И вот рыжий пройдоха, за здоров живешь, прикарманил принадлежащее всем достояние. Главное дело, все время следы заметает. Нынче, подлец, в очередную авантюру подался. С торговли электростанциями переметнулся на фарцовку выдумками разных ученых. Поговаривают, снова за лампочки Ильича принялся, в который раз дармовой свет в каждой избе запалить обещается. Стало быть, снова загребет под себя конопатыми щупальцами немало чужого добра.
— Уж и не знаю, Василий, что за бардак у вас там в дивизии происходит. Почему взрослые люди позволяют беспечно грабить себя? А может, все ваши электростанции никогда красноармейцам и не принадлежали? Начинаю подозревать, что вы со своим комиссаром просто дурачили, лапшой завлекали беспечных людей. Попытайся собственную портянку отобрать у бойца, он такую кавалерию из матюгов на обидчика спустит, вплоть до того, что саблей вонючую тряпку начнет защищать. А здесь воруют богатства несметные и нет ни малейшего сопротивления. Согласись, не очень понятно. Я всегда говорил, что пролетарская свистопляска окончится для рядового состава величайшим разбоем. В любом случае, пленного Чумайса ни судить, ни оправдывать я не стал бы. И тебе не советую брать лишний грех на душу. Справедливо будет собрать на совет уважаемых крестьян и рабочих, хорошо бы из тех, кто геройствовал в общественном тяжком труде и кто больше всех потерпел от афер проходимца. Пусть эти люди сами решат, пусть сообща огласят свое отношение к плененному бизнесмену. Кто знает, быть может пролетариям как—то по—особенному приятно, может испытывают марксистский экстаз, когда их обирают до нитки. Зачем же препятствовать товарищам получать удовольствие. Добавить к этому больше ничего не желаю. А теперь не серчай, мне придется откланяться, одолевают дела неотложные. В другой раз потолкуем подольше и повод, быть может, представится поинтересней.
Василий Иванович заметно приободрился, с удовольствием пригладил лихие усы и даже подмигнул сам себе правым глазом. Общее удовлетворение комдива выразилось в оброненной вслух поощрительной фразе: «Вот голова, видно не зря называется Богом, на такую должность кого ни попадя не назначат».
— Ты поболтай у меня, — неожиданно послышалось из телефонной трубки. — Бог он и есть Бог, а название здесь совсем ни при чем. К тому же, это вовсе не должность, но коечто гораздо поинтересней любых ваших домыслов и потешных церковных твердынь.
72 
