Особенно,... 
88 
Василий Иванович натурально включил заднюю и потащил Романова за руку в обратный ход. Император с неожиданной твердостью застопорил движение и со всей убедительностью заявил.
— Ты напрасно ерепенишься, дружище, на корабле своих решений командование никогда не меняет, да и яйца тебе здесь совсем ни к чему. На космическом лайнере много чего делать умеют, но размножаться не просто запрещено, здесь любой член экипажа навсегда лишен способности выполнять подобное предназначение. Это удел землян, воистину их неизбывное превосходство, может потому и вызывают зависть богов, не скупящихся на изобретение для людей испытаний. Заниматься бесплодной кроличьей любовью в качестве приятного развлечения, в наших условиях, ты запомни, не придет тебе в голову. Так что не стоит жалеть по—пустому за яйцами, тебе же самому спокойнее будет.
У Чапая на сердце сделалось нестерпимо тоскливо.
Выворачивая душу, помянулись Анкины статуарные телесные
прелести, роскошные ее объятия и минуты мужского торжества, особенно остро ощущаемого после бурных любовных экстазов. Это сладостное состояние сопоставимо разве что с легкостью гарцевания на взмыленном скакуне впереди боевых порядков лихих эскадронов. И теперь в одночасье ему предстояло навсегда лишиться возможности ощущать это первородное мужское лидерство. Забавно, нет слов, потереться среди баб в теплой купальне, но какой в этом смысл, если фельдшер положит кранты его боевым резервам. Это все равно, что наган без патронов. Оставалась, быть может, последняя надежда, последний на удачу шанс. Следовало каким—нибудь хитроумным способом избавиться от докучливого Николая Романова и позвонить кому следует. Все—таки есть обязательства приятельской дружбы, Создатель не должен оказаться прохвостом, Ему то проще всего отменить экзекуцию.
— Знаешь, Николашенька, — принялся хитрить Василий Иванович, — мне бы по нужде куда—нибудь сбегать. Я вчера огурцов с молоком не по делу нажрался, не на шутку, гляжу, подпирает, помоги уединиться где—нибудь в положенном месте. Люблю посидеть в тишине, заодно и поразмышлять о своей предстоящей доле.
— Нет ничего проще, — с готовностью предоставить руку помощи, радостно доложил Николай. — Давай махнем на двенадцатую палубу, где мое рабочее место и там преспокойненько справимся со своими проблемами. Мне, кстати, и самому наведаться туда не мешало бы, приглянуть хозяйским глазком все ли в порядке на службе. Я, знаете ли, привык держать доверенный пост под личным контролем. С юношеской легкостью проскакав по крутым переходам и трапам, приятели оказались на двенадцатой палубе космического скорохода. Перед изумленным взором Чапая, во всю длину субмарины раскинулась раздольная улица по обеим сторонам которой располагались уютные мастерские ремесленного люда. На каждом фронтоне отдельной мастерской красовалась рекламная вывеска с изображением какого—нибудь музыкального инструмента. Здесь можно было увидеть всевозможные цитры, гитары, гармоники, но более всего впечатляло обилие представителей семейства смычковых инструментов, от самых маленьких детских скрипочек, до необъятных лакированных контрабасов. На вывеске, всегда большими буквами сообщалось имя мастера, сосредоточенно работающего за светлым широким окном. Здесь продолжали творить великий итальянские корифеи, такие как Сториони или Бергонци. Они мирно соседствовали с полузабытыми тульскими и вологодскими умельцами музыкального цеха. Отовсюду доносились мелодические переборы настраиваемых инструментов, как перед выступлением большого симфонического оркестра и явственно пахло отделочными политурами и свежей древесной стружкой. Некоторые мастера по—дружески приветствовали бывшего императора, торопливо влекущего за собой несколько растерявшегося Василия Ивановича. Иногда Николай останавливался и сам подходил к отворенному окну, участливо интересовался настроением, успехами в творчестве и желал всего самого лучшего. Одному гитарному мастеру, по фамилии Соколовский, передал запечатанное в почтовом конверте письмо.
Между прочим, ремесленная улица называлась Шоссе Энтузиастов, об этом уведомляли небольшие адресные таблички, симметрично прикрепленные на углах оббитых сосновой шалевкой стен. Приятно для глаза было видеть патрульные группы матросов, несколько раз уже повстречавшихся им на пути. Одетые в широкие клеша и черные бушлаты с красной повязкой на левой руке, эти стражи порядка удачно вписывались в общий космический пейзаж. У Василия Ивановича даже сердце от тоски защемило, до того захотелось вернуться обратно в дивизию, которая в сравнении с безупречной стерильностью Шоссе Энтузиастов вспоминалась как нескончаемое гуляй—поле.
88 
