123 
– «…За личное мужество и отвагу, проявленные в боях за Советскую родину» – цитирую. – Как и положено согласно статусу. Мы высотку держали. От взвода двое осталось – я и рядовой один. Пять атак отбили. Между атаками нас минометами обрабатывали, тогда-то я осколок и поймал. Вечером подкрепление подошло…
Большое такое подкрепление… шестеро солдат, одно «ПТР», да лейтенант, младший. А что – наш взвод тоже ведь… остатки роты, что осталась от полка.
– …меня в тыл. Ну и представление вслед.
Не знаю, кто это тогда умудрился время найти – наградной лист заполнить.
Тогда тяжело было. Днем и ночью пыль да дым. Вымотались так, что, когда сели на эту высотку, я прямо обрадовался – позиция важная, хорошая – значит, будет приказ держать. Думал, хоть ноги отойдут немного…
Немцы еще какие-то скаженные попались. Вроде бы не эсэс, а перли так… ладно еще, что у них брони не было, а то бы они живо нас на гусеницы намотали. У нас-то всей ПТО – две гранаты, три бутылки.
Патронов они зато не жалели. И мин.
Нам еще повезло – прямо за высоткой полуторка разбитая стояла. Я после второй атаки фляги пособирал, сходил и наполнил из радиатора. Иначе бы «максим» уже на следующей атаке накрылся, а так они его только перед последней, пятой, умудрились прямым попаданием на дне окопа достать.
Сколько же их на нас тогда лезло? Рота, не меньше. Считай, половина под той высоткой и осталась.
А второй раз я даже испугаться толком не успел. Поднялись в атаку, и тут дзот ожил. Понятно, после первой же очереди все попадали – вот только я ту самую очередь и поймал.
Клименко тем временем в стол полез, достал оттуда пачку «Казбека» – хорошо, думаю, что я некурящий, а то бы точно сейчас глаза на лоб полезли – достал папиросу и мне протягивает.
Я только головой мотнул. Тогда он плечами пожал, пачку обратно в стол спрятал, закурил, клуб дыма в потолок выпустил и мечтательно так на него уставился.
Эге, думаю, а ведь он этот цирк специально для меня устроил. Было б у него бесперебойное снабжение табаком – фиг бы он так на это облако пялился.
Самое смешное, что у меня свой табак был. Только слегка того… не пригодный к обычному употреблению. «Кайенская смесь» – махорка пополам с перцем.
Первое дело против собак. Опять же, часового снять – сыпанул в мешок и на голову. Да и просто в рукопашке в глаза противнику швырнуть – никому мало не покажется. У меня в кармане полный мешочек лежал. Я его еще в брезент завернул для надежности, а то мало ли что – болото или там особо заснеженные миры.
– А как, – интересуется комбриг, – в разведку попал?
Как-как… как все.
– Дивизионная разведрота потери понесла, – слова какие-то чужие, казенные, едва-едва на языке ворочаются, – в ходе разведки боем. Приказали восполнить некомплект.
Это был серый ноябрьский день. Солнца не было, а был снег, совсем мелкий, крохотные белые пылинки медленно кружились в воздухе и тихо хрустели под ногами. Капитан шел вдоль застывшего серого строя, останавливался, вглядывался в лица… и шел дальше. На нем был новенький офицерский полушубок, расстегнутый, и из-под него тускло поблескивала Звезда Героя. И когда он стал напротив меня… я еще подумал, что такие глаза называют выжженными… сказал «ты» и пошел дальше. Дошел до конца строя, повернулся и негромко скомандовал: «Разведчики, два шага вперед». И я сделал эти два шага, и сразу вся прошлая жизнь осталась там, позади.
Черт, думаю, как давно это было. А ведь меньше года прошло. Только… вместилось в эти месяцы столько, что другому и за триста лет не испытать. И не рассказать… слов таких нет, не придумали еще. Может, потом, после войны придумают… те, кто останется…
Из тех двенадцати, что капитан в тот день отобрал, двое осталось. Севка Тележкин, ну и я, грешный. Остальные… кто по госпиталям, кто в земле, а кто и вовсе… без вести.
Мы целого майора приволокли, нас корреспондент из фронтовой газеты щелкнул, всю нашу роту и капитана перед строем. В газету, правда, снимок не взяли, только статью напечатали, но корреспондент тот фото капитану с оказией передал. Аппарат у него хороший был, трофейный, и снимок получился удачный.
Тут я вдруг сообразил, что уже с минуту стою и стеклянными глазами в никуда пялюсь. А комбриг молчит, будто так и надо… или и в самом деле так надо?
– Вот что, Малахов, – говорит он наконец, – будем считать, что личное дело твое, – усмехается, – я изучил. И есть у меня должность, для которой ты, как мне сдается, подходишь… более чем. Да и еще…
123 
