127 
Всего там народу было с батальон – немецкий, понятно, не наш. Наши-то по штатам последний раз были году так в 41-м укомплектованы. Меня эти веселые ребята три раза чуть лошадьми не затоптали, а один раз и вовсе едва голову не снесли. Олух один мастерство свое показать вознамерился. А игрушка у этого дитяти – палица здоровенная и к ней на цепи шипастый шар прикован. Видел я как-то такую штуковину на картинках. Как свистнуло над макушкой… волосы еще секунд пять шевелились. Оглядываюсь – стоят, ржут… кони.
Я на них посмотрел… нехорошо, они враз затихли, подобрались. Сопляки сопляками – счастье, если хоть одному из пяти восемнадцать стукнуло. Можно было, конечно, их уму-разуму поучить, мордой об землю, благо землю они здесь копытами так перепахали – хоть завтра засеивай, да времени жалко.
Ладно. Наметил я себе самую большую в лагере палатку – она же, по совместительству, самая высокая, самая желтая, самая охраняемая, и суетятся вокруг нее не в портках на босу ногу, а все больше в шелках да конные. Сунулся было к входу, а тамошний караул – здоровые такие парни, в полном доспехе, каски, то есть шлемы в стиле «буратино», надраено все так, что смотреть больно – ка-ак лязгнут своими топорами. Хорошо, отскочить успел, а то ведь так и без носа остаться можно.
– Куда?
Я свиток показываю. Караульный, что справа, концом шлема на печать навелся, взгляд сквозь забрало сфокусировал, с минуту изучал, затем к палатке развернулся и звучно так: «Ы-ы-г-о-о» прогудел. Эффекта никакого не последовало. По крайней мере, внешнего. Товарищ в доспехе подумал-подумал, да как взревет: «Ы-ы-ы-г-г-о-о!», да так, что полог колыхнулся.
Подействовало. И минуты не прошло – выходит из шатра длинный худосочный субъект, весь в коричневом, даже перо в шапочке, на ходу булку активно дожевывает – так, что крошки изо рта и чавк на пять метров.
– Чаво?
Караульный на меня, точнее, на свиток, указал.
Субъект остатки булки в пасть запихал, руки об камзол вытер, на меня посмотрел – сверху вниз, будто помоями окатил, сцапал свиток и только собрался обратно в шатер нырять – я его за полу ухватил.
– Эй, – спрашиваю, – куда это вы, сударь?
– Мы-у-чить ышо ымо.
– Во-первых, – говорю, – дожуй сначала, прежде чем с человеком разговаривать. Во-вторых, не имей привычки хватать чужие вещи без разрешения. Вредно это бывает. Хватанешь как-нибудь «лимонку» без кольца… А в-третьих, раз уж схватил, читай прямо тут. Здесь, знаешь ли, светлее, воздух чище…
А главное – мне спокойней.
Коричневый аж задохнулся от такой наглости. Не до конца, правда.
– ТЫ! – выплюнул. Вместе с остатком булки. И почти попал, главное. – С кем говоришь!?
– Понятия не имею, – сознаюсь. – Вы мне не представлялись. Но это ничего, – а сам второй свиток достаю, тот, который с пятью печатями, – вы же тоже не знаете, с кем говорите.
Субъект тем временем уже начал было пасть для нового вопля открывать – увидел печати, осекся и так затрясся, что чуть первый мой свиток в грязь не уронил.
– П-прошу п-ростить, – бормочет, – в-ваше…
– Наше, наше, – подбадриваю его, – ты давай, читай.
– Н-не осмелюсь, в-ваше… послание адресовано благородному графу Леммиту.
– Ну так чего мы стоим? – интересуюсь. – Давай найдем товарища графа и вручим ему письмо. Вас же, наверное, за это кормят.
В этот момент левый караульный не выдержал – гудеть начал. Звук низкий, будто по здоровенному церковному колоколу ломом от души врезали.
Коричневый на него так зыркнул – Елика б таким взглядом не то что от часового, от шатра бы пепла не оставила.
– Прошу вас.
Внутри шатер оказался весь перегорожен. Коммунальный, так сказать. И мой коричневый друг явно в первом отделении ютился – тут и стол с двумя бумажными горами, сундуки какие-то окованные, впереди проем занавешенный и справа тоже, причем из того, что справа, скрип какой-то доносится и шорох… ну да, на столе кувшин, и молоком пахнет. Тоже мне, Ленин в камере нашелся.
– Их сиятельство – там, – кивает субъект вперед. – Но господин граф очень не любит, когда к нему врываются… без доклада.
– Кайне проблем, – говорю. – В смысле, разделяю и сочувствую. Поэтому сделаем так – заходим вместе, и ты тут же обо мне подробно докладываешь. Понял?
Не стоило, наверное, с ним так вот, с ходу, да быка за рога. А с другой стороны, меня эти крысы тыловые – писаря и прочая шушера… нервируют хуже артобстрела. Потому как те подарочки осколочные – от врага, а вот за что ты от своих должен подарочки получать, лично мне на данном историческом отрезке совершенно непонятно.
127 
