— Не волнуйся, у меня прекрасное воображение. Но законникам крупно досталось. Стражи потеряли двоих, а скольких они? Сколько там погибло? Десять? Двадцать?
— Сколько бы ни было, для них это серьезная утрата.
— Рансэ, мир его праху, сказал, что, если бы не Божественное Провидение, это землетрясение стоило устроить кому-нибудь еще.
— Рансэ сказал глупость. Он не знает, что из-за бедствия началась эпидемия юстирского пота. Погибли Рози и Пауль. И до черта хороших людей в городе. Так что по мне — пусть бы ничего этого не было, а Орден оставался цел.
Пугало обреченно покачало головой. Оно терпеть не могло, когда я становился слишком мягок.
Меня потрясли за плечо, я мгновенно проснулся, открыл глаза и в бледном рассветном свете посмотрел на Проповедника:
— Что случилось?
— Монах пришел с час назад и теперь уезжает. Я думал, ты захочешь попрощаться. Он чем-то встревожен.
Я буркнул, протирая глаза, накинул куртку, спустился вниз. Широкоплечий каликвец быстро собирал вещи.
— Людвиг, я вас разбудил? Простите.
— К чему такая спешка?
— Братья Феломиченцо и Пульо не вернулись этой ночью. Мне придется проверить, почему они задерживаются. Все сроки вышли еще несколько часов назад.
Я переглянулся с Пугалом, и оно пожало плечами. Старги бросились за мной в погоню, и на хуторе больше кровососов не оставалось.
— Возможно, они решили не возвращаться по темноте и переночевали в лесу.
— Не думаю. Мы искали… одного человека. Есть вероятность, что он нашел нас раньше, чем мы его.
— Брат Курвус, подождите меня несколько минут. Отправимся вместе.
— Вы совершенно не обязаны это делать.
— Я знаю, где находится хутор.
Все мои планы летели к черту под хвост. Я должен был спешить к перевалу, чтобы поскорее попасть в Ливетту, где меня ждала Гертруда. Но монаху я обязан. На Чертовом мосту он рисковал собой, чтобы защитить меня, Львенка и Франческу, и за мной долг.
— Если вы настаиваете, то я не стану возражать. Но хочу предупредить, что у меня есть провожатые. К тому же господин Хюбер и его ученица тоже едут с нами.
Пугало подскочило на стуле, Проповедник соизволил повернуться в нашу сторону, а я не скрывал удивления.
— Если вы откажетесь ехать, я пойму. Вы не обязаны помогать воинам Христа.
— Помогать воинам Христа обязан каждый, особенно если дело касается убийств и чертовщины, — сухо ответил я ему, затягивая пояс с висящим на нем кинжалом. — У меня нет проблем с этими людьми, и я вполне в состоянии вынести их общество. Я просто удивлен, что законник согласился на это.
— Он был дружен с братом Феломиченцо. Хорошо, Людвиг, я буду ждать вас во дворе.
— Благодарю.
— Мне все это не нравится! — заявил Проповедник, как только мы отошли в сторону и я начал подниматься по лестнице, чтобы забрать свои вещи. Будто хоть кто-то спрашивал его мнение. — Клянусь кровью Христа и его терновым венцом в придачу, что ты чертовски поторопился со своим решением, Людвиг. Надо было отказать, у тебя дел, что ли, нету?!
— Да что ты так всполошился?
— Я хоть и провел всю свою жизнь в деревне, но мне, в отличие от тебя, тупого городского идиота, хватает моих мертвых мозгов, чтобы понять, что каликвецы так просто не исчезают и о помощи тоже не просят. Кому нужна помощь? Монаху с ангельским благословением на поясе?! Ха! В жизни бы не полез в такую историю.
— Не трусь.
— Не надо мне говорить о трусости, Людвиг! — неожиданно зло сказал он. — Ты знаешь, почему я умер.
Я знал. Когда наемники пришли в его деревню, он встал на пороге церкви, не дав им войти, чтобы разорить ее. Ему предложили уйти с дороги, но Проповедник счел, что убеждения и вера важнее его жизни, и не отступил. Возможно, с тех пор он и стал таким богохульником.
— Извини.
— Ладно. Ерунда. Я, конечно, поеду с тобой, в первую очередь, чтобы сказать тебе «я же говорил!». Не могу себе отказать в таком удовольствии.
Ну и пусть едет. Мне не жалко.
— Тебе придется остаться, — опечалил я Пугало. — Не стоит законникам видеть одушевленного.
Страшило достало из-под стола библию, остервенело вырвало первую страницу и начало складывать из листочка бумажную фигурку какой-то птички.
— Тьху ты! — сплюнул Проповедник. — Зачем святую книгу-то марать?! Ее ж пером монахи писали, а ты, паскуда такой, труд портишь! Нашел бы себе бумаги в другом месте!