И ведь до такой степени дошло это замалчивание, что как бы и не было пятнадцати лет царствования. Существовал даже такой верноподданнический проектец – полагать сие царствование небывшим. Правда, его императорское величество Георгий Михайлович на сем докладе собственноручно начертать соизволил: «Родни стыдиться не должно. Автора к продвижению по службе отныне не представлять, а проект – полагать небывшим».
И что интересно – ведь поначалу никто не пытался делать из Николая Второго исчадие ада. После ссылок и расстрелов девятнадцатого года ему простили бы и Кровавое воскресенье, и бездарно проигранную Первую японскую, и все прочие грешки. Вот же как просто стать добрым царем – достаточно карать меньше, чем царь следующий. Только когда направляемая железной рукой Россия вышла в число мировых держав, когда сохранила и преумножила благосостояние, а смутьянов и радикалов поубавилось – вот тогда, как это в России принято, с запозданием, газетные шавки принялись упорно облаивать умирающего слона. Хотя в чем его вина?
«В слабости», – ответил мне внутренний голос. Монарх может быть безумен, глуп, невежествен – царствование Петра Великого тому пример. Но губит правителя единственно слабость. Слава богу, за последнее столетие Николай Второй был единственным из Романовых, проявившим эту черту. Историки утверждают, что в августе девятьсот пятого, напуганный разгулом черни, император всерьез подумывал о создании Государственной думы – чего-то вроде английского парламента на российский лад. Сам я в эту историю верю с трудом – даже он не мог быть настолько бесхребетен, – но характер Николая Александровича она представляет с убийственной точностью. Человек, всерьез считавший себя паладином российского самодержавия, готов был уступить натиску черни и поступиться последней волей отца, лишь бы удержать корону на темени. К счастью, слабоволие его и спасло. Не в силах выдержать упреков матери, Николай отрекся от престола в пользу сына-младенца, а регентом поставил брата. Малолетний император Алексей Николаевич скончался от кровотечения тринадцать лет спустя, и Михаил Суровый продолжил править Россией уже как самодержец.
Мысли мои плавно перешли на хрупкость истории, ее подверженность случаю. Что, если бы Николай Второй не принял того исторического решения? Если бы Успенский манифест остался неподписанным? В какую бездну могла бы зайти Россия? И как сложились бы судьбы тех, кто вошел в историю двадцатого века? Кто помнил бы Черчилля, не развяжи он Мировую войну? Или Ганди, не приведи его к власти деньги русской разведки? Впрочем, рулетка случайностей не разбирает, на кого падет выигрыш. Ничем другим, кроме совершеннейшей случайности, я не могу объяснить приход к власти Муссолини.
Мои мысли вновь и вновь возвращались к угрозе демократического правления, нависавшей над страной в начале века. Нам, нынешним, трудно представить, насколько близка она была к осуществлению. Как и всякий нормальный человек, я привык считать монархию естественным государственным строем. Даже те режимы, которые называют себя «демократическими», на практике быстро скатываются к единовластию, только уже не помазанника божьего, а просто самозванца, первым сообразившего стать диктатором. Обычно за спиной такого самозванца стоит горстка не более законных аристократов – новобогачей или старых соратников. Подобную модель развития мы часто видим в недавно отложившихся колониях, хотя и цивилизованные страны не гарантированы от этого недуга. Но, лишенные поддержки истории, подобные царьки оказываются обычно – уж простите за каламбур – калифами на час.
Единственная страна Европы, в некоторой мере избежавшая описанной печальной участи, это Британия, и ей удалось распространить свой парламентаризм по миру. Но английское самодержавие было ущербно с той поры, когда Иоанн Безземельный продал свою власть баронам, и на то, чтобы привыкнуть к весьма куцей английской демократии, у британцев ушли века. К чему же приводит народовластие в худшей его форме, демонстрируют нам Соединенные Штаты, добровольно проголосовавшие за установление режима, по сравнению с которым немецкий социализм покажется безудержной анархией. Какой же стала бы Россия, оставленная на пороге века без твердой руки, как ребенок со спичками? Какой мировой пожар мог разгореться?
Хорошо все же, что история не терпит сослагательного наклонения. Хватает с нас и сегодняшних забот.