Особенно,... 
100 
Ведя этот разговор, две дамы в цветастых платьях раскладывали на столе вилочки, ножички, нарезанные мелкими треугольничками столовские салфетки. Закончив этот труд, налили в граненые стаканы по сто двадцать пять граммов водки. Ну, давай махнем, подруга!
Вечер открылся той же пьесой в исполнении трио Осляби, что и на кургане Тепсень, — Чарли Паркер «Колыбельная Птичьей страны». Под фонарем появился ведущий — тот самый Роб Эр: майка, джинсы, мокрые волосы мчесаны назад, губы — вперед. Заглядывая в пустую ладонь, он начал читать:
- Сегодня по поселку
- Тихонечко я брел,
- И вдруг ко мне на холку
- Слетел живой орел,
- И в этой птице колкой
- Героя я обрел.
- Увы, был не из лучших
- Мой маленький герой,
- Он не из райской кущи,
- Штаны на нем с дырой.
- Хотел он без зазрений
- Явиться завтра в час,
- Однако День Рождений
- Привлек его сейчас.
- Теперь дарю Ваксону,
- Подгурскому дарю
- Бродячую вакцину
- Товарища Хрю-хрю.
- Ослябя непреклонный,
- Дуди в свою дуду,
- Под праздник внесалонный
- В плюгавеньком саду.
Он быстро зашел за угол «бунгало» и тут же вышел оттуда, влача за руку странное существо, скорее уж нищую гориллу, чем человеческого мальчика. Тот был накрыт отвратной плащ-палаткой и ковылял на извращенных внутрь ногах. Гукал не по-нашему.
«Алле!» — вскричал Роберт и сорвал с существа его покров. И тут же из горбуна распрямился великолепный, сияющий Эль-Муслим. Народ — вааще — отпал. Oбняв друг друга за плечи, Эль-Муслим и Роберт под аккомпанемент Канителина запели новую песню на слова Эра:
- Луна над городом взошла опять.
- Уже троллейбусы уходят спать.
- И словно ветры счастья,
- в мое окно стучатся
- лишь воспоминания.
- Воспоминания о давнем дне,
- когда однажды ты пришла ко мне,
- в дожде таком веселом,
- цветном и невесомом
- ты пришла ко мне.
- Плывут в дома воспоминания,
- Слова любви, слова признания…
(И так далее, до конца.)
В толпе аплодирующих стояла в маленьком платьице на бретельках Ралисса Кочевая. Плывущее воспоминание коснулось и ее. Хм, подумала она, кажется, когда я впервый раз пришла в квартиру Барлахского, ребята так и говорили — у нее плащ невесомый.
В круг под фонарем быстрым шатким шагом вышел Ян Тушинский. Он покусывал губы и заострялся: аплодисменты в чей-либо чужой адрес не то чтобы бесили, а как-то дьявольски его дезориентировали. Он вынул блокнот из кармана брюк: «Вот новый стих, дарю его всем деньрожденцам, а также, косвенно, и супруге моей Татьяне Этьеновне». Что поделаешь, часто путал «Аполлинарьевну» с «Этьеновной».
- Я как поезд, что мечется столько уж лет
- между городом Да и городом Нет.
- Мои нервы натянуты, как провода
- Между городом Нет и городом Да.
- Вce мертво, все запугано в городе Нет.
- Он похож на обитый тоской кабинет.
- ………….
- В нем глядит подозрительно каждый портрет.
- В нем насупился замкнуто каждый предмет.
- ………….
- А когда совершенно погасится свет,
- начинают в нем призраки мрачный балет.
- Чepma с два — хоть подохни! — получишь билет,
- Чтоб уехать из черного города Нет…
- Ну, а в городе Да — жизнь, как песня дрозда.
- Это город без стен, он — подобье гнезда.
- С неба просится в руки любая звезда.
- Просят губы любые твоих без стыда,
- бормоча еле слышно: «А, — все ерунда…»
- …………….
- Только скучно, по правде сказать, иногда,
- что дается мне столько почти без труда
- в разноцветно светящемся городе Да…
- Пусть уж лучше мечусь до конца моих лет
- между городом Да и городом Нет!
- Пусть уж нервы натянуты, как провода
- между городом Нет и городом Да!
Пролетающий сбросил им сверху мгновенную paдугу, и все озарились. Все-таки, этот Янк! Этот талант!
100 
