60 
Павла и это не смутило.
— Князь также забывает, что мы можем поститься очень долго. Как раз для того, чтобы вы поняли, как это досадно, когда у армии нет защиты от темных сущностей.
— Ты мне угрожаешь, страж?! — Горловиц сжал побелевшие пальцы на рукоятке шестопера.
Он был в бешенстве, и его лицо мгновенно вспыхнуло яростью.
— Разве это похоже на угрозу, ваша милость? — делано удивился Павел.
— Лучше бы ты следил за своим языком, пока я не приказал его укоротить!
— Послушайте, — вмешался я. — Если в Морове появились темные души, их следует уничтожить. И как можно быстрее. Вам они на руку не сыграют, ваша милость. Лишь навредят.
Князь еще несколько секунд сверлил темными глазами равнодушного магистра, затем все же отпустил шестопер, буркнул:
— Говори, если есть чего.
— С каждым днем и с каждым убийством души набираются сил. И чем больше, тем опаснее становятся. Город, конечно, привлекательное место, но в жажде мести ваша армия гораздо сильнее привлечет этих сущностей. Рано или поздно твари проберутся в ваши лагеря, среди солдат начнется паника. Помните, что случилось во время Трехдневной войны между Фирвальденом и Лезербергом? Армия последних в ужасе бежала, когда темная душа начала жрать офицеров. Это был провал. Княжество проиграло меньше чем за час, после того как солдаты покинули свои позиции. Вы же этого не хотите? Моров важно очистить. Ваши разногласия с Жиротинцем следует решать сталью и порохом, а не с помощью существ, место которым в аду.
В тяжелом молчании князь допил вино. На его лбу появилась глубокая складка.
— Хорошо. Мне не нравится эта идея, но черт с вами! Хорошо. Я скажу, чтобы завтра вас пропустили к Морову. И дам сопровождение и охрану.
— Это ни к чему.
— Черта с два ни к чему, Павел! — тут же снова взъярился Горловиц. — Если вас прикончат, то я хотя бы прикрою задницу перед вашим Братством. Оно, как я знаю, терпеть не может, когда появляются трупы стражей. Маркграф Валентин тому примером. Уверен, его прибил кто-то из ваших. Так что получите охрану. До ворот. Найду для вас людей. И если вы там сдохнете, то я смогу сказать, что сделал все возможное, дабы не только отговорить вас от безумной идеи, но и защитить.
— Спасибо, ваша милость, — поблагодарил я.
— Но учтите — скоро я собираюсь использовать свой козырь. И если он выгорит — в город войдут банды. Они не будут никого щадить. Я обещал отдать Моров наемникам на целые сутки. Сами будете объяснять разгоряченным от крови убийцам, кто вы такие. Ради вас я войну откладывать не собираюсь. И еще — передадите от меня ультиматум Жиротинцу. Если он сдаст город, я пощажу гарнизон. Слово Горловица.
— А сам князь? — Павел сделал вид, что интересуется макетом города.
— Какой он, к черту, князь?! Предатель и трус, продавший собственную страну врагу! Согласится открыть ворота, а его люди сложат оружие — и я убью его со всеми почестями. Плаха, хороший палач и острый меч. Если нет — посажу на кол и заставлю полковых шлюх швырять в него дерьмо, пока не сдохнет. Так и передайте. Хотя нет. Не передавайте. Лучше я напишу это, иначе, если у него будет дурное настроение, он вырежет вам языки. А мне стражи еще нужны.
— А ребенок? Наследник Жиротинца? Как вы поступите с ним, князь?
— Какое дело тебе до чужих детей?! — разозлился тот.
— Никакого.
— Тогда ты знаешь ответ на свой вопрос.
Его все знали. Горловицу не нужны другие претенденты на трон. Он не пощадит ребенка. Иначе эта проклятая война будет продолжаться вечность.
— Пропуск ты получил, ван Нормайенн. — Павел забрал кинжалы у охраны, вернул мне мой.
— Если только он не передумает.
— Все может быть, — равнодушно, словно речь шла о погоде, произнес магистр в пространство. — Князь, как и все властители, натура переменчивая.
Зал внизу был пуст. Лишь за столом продолжал спать пьяный Радек. Зато с улицы раздавались вопли и звон клинков.
— Какого черта там творится? — нахмурился магистр.
Толпа, собравшаяся на маленькой площади, была такой плотной, что мне, чтобы увидеть, что происходит, пришлось поработать локтями.
Мариуш Хальвец, золотоволосый гигант-хусар, грязно ругаясь, дрался сразу с четырьмя наемниками Дерфельда. Пятый валялся на мостовой с раскроенной головой.
Происходящее действо сложно было назвать судебным поединком, а тем паче дуэлью. Для этого имелись гораздо более подходящие слова — «рубка» или даже «кабацкая драка». Никакой красоты литавских мастеров фехтования, где шпага ткет паутинный узор смерти, не было и в помине. Просто, свирепо, примитивно и ужасно эффективно.
60 
