Особенно,... 
100 
Я рожден коммунистами. Но окреп и возмужал в коллективе животных, где каждый ищет себе выгоды и кайфа, лучшего яда. Меня звали в черный загадочный космос, но привели за хитрый игорный стол. Что же, я сделал ставку и даже выиграл! Как распорядиться выигрышем? Купить яды! Сожрать самому, подсунуть близким. Выжрем, други, и узрим свет! И правду! Мир есть яд, возьми его и убей себя. Нюхай. Вкалывай. Пей. Кури. Глотай и соси. Смачивай слюной. Вдыхай и втирай. Наслаждайся. Цени это!
Не спеши – далекие ледяные планеты подождут, скафандры потерпят, метеоритные дожди выпадут без тебя.
5
Чем ближе время возвращения супруги, тем мне тревожнее. Настоящие торчки всегда очень чувствительны. Их мучает совесть и вина перед близкими. Вдруг родилась оригинальная идея. Я снова взял деньги и устремился – почти бегом – в ближайший круглосуточный супермаркет. Произвел необходимые закупки. Когда любимая возвратилась с работы, квартиру уже наполнял острый, необычный, чуть кисловатый запах.
– Привет, дорогая, – сказал я. – У меня для тебя сюрприз.
Дорогая – в десять часов вечера – выглядела утомленной, но все-таки самой красивой на свете женщиной. Супруг, однако, был еще более измотан. Он весь день курил травку, выпивал и размышлял о вечном; он устал чрезвычайно. Ужин приготовил, как говорят дети, «из последних сил».
– Ты опять пьян,– без эмоций отметила Ирма.
– Пусть,– торжественно провозгласил я, поддергивая штаны. – Зато у нас сегодня – фондю!
– Что?
– Фондю. Пожалуйте в кухню! Перед вами – национальное блюдо швейцарской кухни. Всемирно известное. Классическое. Сырное.
Мой язык вдруг дал предательский сбой. Последние слова прозвучали с запинкой. Так напомнили о себе мои друзья, джин и тоник.
– Сырное? – переспросила жена.
– Именно! – ответил я с гордостью. – Сырное.
– Где ты научился готовить?
– В тюрьме, естественно. Один швейцарец объяснил все тонкости. Преподал теорию.
– Откуда в русской тюрьме – швейцарец?
– Как-нибудь расскажу. Потом. А сейчас прошу за стол. Стол выглядел внушительно. Романтично. В высокой вазе томились розы. Горели свечи. В никелированной емкости булькала и пузырилась смесь расплавленных сыров. Под днищем интимно полыхал огонек спиртовки, подогревая яство. Бутылочка сухого красного ожидала своей участи. Обочь красовались специальные вилочки. Я знал, что сервировка смотрится роскошно, и заранее гордо расправил плечи.
– Вот...
– Ага,– траурным голосом произнесла супруга, не сводя с меня внимательных глаз. – Значит, фондю. В честь чего?
– Без повода,– скромно ответил я.
– И что мне делать?
– Садись. Здесь, прямо по курсу, – расплавленный сыр. В него окунается кусочек хлеба. Вот так мы его накалываем на вилку, вот так опускаем и кушаем, запивая все это вином...
По мере того как я разглагольствовал, лицо супруги каменело все больше и больше. На стол она не смотрела – а смотрела на меня. Полная нижняя губа брезгливо изогнулась.
Все же она села – я пододвинул ей стул – и взяла в руки вилку.
– А без вина нельзя?
– Можно,– великодушно разрешил я. – Но лучше все-таки с вином...
– Да,– кивнула жена, рассматривая мою отечную физиономию. – Я вижу, что с вином лучше.
– Попрошу без комментариев! – я опять пьяно осекся. – С вашего разрешения, я продолжу. Тут, в тарелке, – зелень. Кинза, укроп, петрушка. Зеленый салат. Это я добавил от себя. Для, так сказать, букета ощущений...
– Я поняла. Усевшись напротив, я убавил огонь спиртовки.
– Чего ты ждешь? Не хочешь есть?
– Хочу,– тусклым голосом произнесла женщина. – Очень хочу. Только все это опять обман.
– Что именно?
– Вот это,– жена указала на подсвечник. – И это. И это. Обман, ловкий и красивый. Ты решил, что из-за твоего фондю я не замечу, что ты опять напился, как свинья?
Я ничего не ответил.
– Теперь я не дура. Пока ты сидел – я поумнела. Когда все слезы выплакала. А теперь я на двух работах, и еще в институте учусь. Ты пьян, как свинья. И опять курил траву. Я чувствую запах...
Я сидел молча, уставившись в стол, но иногда поднимал взгляд, чтобы полюбоваться красотой ее гнева.
– Это не может больше продолжаться! Я выходила замуж за другого человека. Тот – не курил, не пил водку. Не бродил по квартире, шаркая ногами, как старик. Только вчера ты сам мне рассказывал про кривые тюремные хребты, а сам? Ходишь, как пенсионер! В землю перед собой смотришь. Жалкое зрелище! Ты уже один раз едва не погубил меня и сына – когда сел. Теперь, если продолжишь свое пьянство,– опять погубишь. Извини, я не могу есть.
100 
