Особенно,... 
105 
Радченко, получив деньги, заплатил за второй курс лечения в том же санатории, а потом и за третий. Медсестры заведения, все как одна, пожилые строгие фрау, уже не пугались при виде изысканных татуировок, покрывавших изможденную плоть лагерного ветерана. Все наколки Радченко предполагал впоследствии выжечь лазером и оставить только свою любимую – два кораблика на руке, выше запястья. Каждый кораблик символизировал одну попытку побега. По выходным Радченко покидал санаторий – он полюбил поездки на такси до Амстердама, где выкуривал в кафе-шопе сладкий джойнт, а потом бродил по району красных фонарей. Там он и умер – менее чем через три месяца после выхода из лагеря. Вероятно, от передозировки счастья.
Где хранились его деньги – осталось тайной.
От такой космической несправедливости Гриша Бергер впал в тяжелейшую депрессию и заторчал на «кислоте». Он стал пробавляться случайными заработками, по полгода пропадая в том же Амстердаме. Потом знакомые научили его легкому и простому способу разбогатеть: «кислоту» можно было не только употреблять самому, но и возить на продажу в ту же Россию.
Гриша купил товар, взял билет на теплоход до Питера и вернулся на Родину.
Родина встретила блудного сына суровыми объятиями: его взяли на третий день.
3
– Ну, и как она тебе? – спросил я.
– Кто, пардон?
– Родина. После стольких лет разлуки. Гриша пожал плечами.
– Не скажу, что полное шайзе. Что-то понравилось, что-то нет. Сложно ответить вот так сразу... К тому же я все время под кайфом был, пока не арестовали. Говорят,– вдруг оживился Гриша,– я самое интересное не застал! А правда, что танки один раз даже в Москву приехали и по Кремлю стреляли?
– Не один, а два раза, – благодушно поправил я, извлекая подаренный Фролом сверток с чайной заваркой. – И не по Кремлю. По Белому дому. Это большая разница. Очень большая. Чифирнем?
– Благодарствую,– покачал Гриша головой. – Кофеин – лоу-класс драг.
– А я люблю. Бодрит, знаешь ли... К тому же под рукой все равно нет другого яда.
– Кстати... – Гриша помедлил. – Меня вот что интересует... А кого здесь все-таки повесили?
– Повесили? – удивился я. – Кого повесили?
– Ну, если дошло до того, что танки приехали аж в Москву, виновников потом обязательно должны были повесить...
Я улыбнулся, но вдруг понял, что Гриша, в общем, прав, и мрачно ответил:
– Никого тут не повесили. За все годы перестройки. Поставили все с ног на голову, потом с головы на ноги, три раза ограбили, пять раз кинули, десять раз обманули – но не повесили никого. Ни единого человека. Не отрубили головы, не посадили на кол, не вырвали ноздри, не четвертовали, не колесовали, не расстреляли...
Маленький швейцарец устроился поудобнее – с невероятно заинтересованным видом.
– Мон дье, кто же за все это ответил?
– Никто.
– Так не бывает,– убежденно сказал швейцарскоподданный. – Вот, например, немцы с большой помпой судили Хонеккера. Чехи объявили коммунистов вне закона. Болгары устроили в Мавзолее Георгия Димитрова общественный туалет. Румыны казнили Чаушеску вместе с женой. А как было тут?
– Никак,– ответил я.
– А высшие партийные бонзы? – не унимался маленький Гриша. – Фюреры? Партайгеноссен? ЦК КПСС? Идеологи? Что стало с ними?
– Ну не будут же они вешать и расстреливать друг друга. Зачем? Они сели и тихо договорились. Сейчас у каждого свой банк. Как банковали, так и банкуют. Так что ЦК КПСС жив. И прекрасно себя чувствует...
Я подул в кружку и сделал шумный долгий глоток. Горечь убогого пенитенциарного кайфа вдруг умилила меня и опечалила. Сильно застучало сердце. Чуть расфокусировалось зрение. Я поморщился и глотнул еще раз.
Такова жизнь – вчера пьешь «Чивас», а сегодня чифир. Или это не жизнь, а глупая буффонада, где сам ты одновременно и клоун, и зритель? И продавец билетиков в свой собственный жестокий цирк.
– Но меня это не возмущает,– продолжил я. – Мои папа и мама были коммунистами. Не фанатики. Обычные, рядовые члены партии. Если бы не перестройка, я тоже стал бы обладателем партбилета. И заметь, совсем не из карьерных соображений, а потому, что считаю коммунистическую идеологию передовой.
– Да,– задумчиво произнес Гриша. – Наверное, я слишком долго прожил в Европе...
Я сделал еще глоток.
– Возможно. Кстати, а как ты думаешь, Россия – это Европа или Азия?
Швейцарец бесшумно рассмеялся.
– А ты был в Европе?
– Никогда,– ответил я с сожалением.
105 
