Особенно,... 
110 
– Обиженных – ебут,– произнес я грубую, но точную тюремную поговорку. – Послушайте, Степан Михалыч! Ваша тюрьма мне надоела. Я тут теряю время. Я намерен выйти, срочно. Мне здесь разонравилось. Что я должен сделать, а? Признаться в том, чего не было, да?
Хватов строго нахмурился.
– Нет, Андрей. Тебе нужно рассказать все. Ответить подробно на вопросы. Помочь установить истину по твоему эпизоду. Пояснить нам некоторые неясные, это самое, моменты...
– Исключено,– отрезал я. – Для меня гораздо безопаснее – молчать. Слишком многим людям там, на воле, я могу навредить своей болтовней. Такова причина моего отказа. Показаний – не будет. Все остальное – пожалуйста.
– Показания – вот твой путь домой. Только, это самое, показания.
– Послушайте, гражданин следователь! Я сижу пятый месяц! За такой же отрезок времени перед самой тюрьмой я сделал полмиллиона! – В жестоком взрыве досады я ударил себя кулаком в голову, чтобы загудело, и стало больно. – Будь я на воле, сейчас имел бы еще полмиллиона! И легко отдал бы эти деньги вам, в прокуратуру! Возместил стране весь причиненный ущерб! И еще себе в карман осталось бы! Все происходящее – нерационально! Я теряю здесь свое будущее, кусок хлеба для своего сына!
– Успокойся.
– Не могу! Не способен! Не в состоянии! Вот вы – можете быть спокойны! – Я схватил себя пятерней за лицо. – Через две недели – Новый год! Вы положите в своем доме подарочек под елочку! А я – нет! Не положу своего подарочка! Не будет утром, первого января, у моего сына от папы подарочка! Все дети получат от пап подарочек, и только мой сын останется без подарочка! Проснется, пошарит он под елочкой – а там нет никакого подарочка! Даже самого маленького подарочка! Потому что папа – в тюрьме! Знаете ли вы, гражданин следователь, что это такое, когда первого января маленький человек, ребенок, остается без подарочка? Да я разрушу весь мир, лишь бы иметь возможность положить под елочку свой подарочек! Зачем меня здесь держат? Для чего? Кто в этом виноват? Вы! Вы виноваты!
– Нет,– ответил Хватов. – Не я. Виноват – ты сам.
– Да,– согласился я, тяжело вздохнув. – Это правда. В первую очередь виноват я сам... Но и вам нельзя делать вид, что вы ни при чем!
– Между прочим, у меня тоже сегодня плохое настроение,– произнес Хватов, сощурив глаза. – И мне, это самое, начинает надоедать твое хамство. Прекрати бибикать, понятно? Еще раз повысишь голос – я подам, это самое, рапорт, и тебя накажут...
– Виноват,– я развел руками, мгновенно пойдя на попятную. – Сами понимаете, зимняя депрессия, тюрьма, решетки и все такое... А вы-то почему опечалены? Опять мучают головные боли?
– Мучают,– признался рязанский дядька. Он достал большой и чистый, аккуратно сложенный ровным квадратиком носовой платок, снял с переносицы свои очки в крепкой роговой оправе и принялся аккуратно полировать стекла ровными движениями пальцев. Пальцы слегка дрожали.
– Я вот думаю,– негромко выговорил он,– что размотаю эту вашу аферу и уеду обратно. Домой. В Рязань.
– Афера,– немедленно вставил я строгим голосом,– не моя. Я – невиновен.
– Виновен,– благодушно высказался следователь, не глядя на меня. – Ты помог, это самое, легализовать украденные деньги. Это очень просто. Надо лишь размотать тебя до конца. Понюхать каждую бумажку из тех, что изъяты в твоем кабинете. У себя дома я бы тебя в месяц размотал, в крайнем случае – в два месяца...
Наполировав одно стекло, Хватов посмотрел в него на свет, затем подышал, обнажив маленькие, желтые, но ровные и очень здоровые зубы,– клавиатуру уравновешенного мужчины, выросшего и проживающего свои дни на свежем воздухе, вдали от больших городов.
– А здесь – ковыряюсь почти полгода,– с досадой продолжил он. – Мне в этой вашей Москве работать трудно. Сосредоточиться на чем-то, это самое, невозможно. Я ведь, Андрей, начинал еще в ОБХСС. Распутал десятки афер. Я, это самое, к аналитике тяготею. С бумагами работать люблю. Тебе вот нравится, как с тобой Свинец работает? Шуточки, психология всякая, крик, шум... Это оттого, что он работает – с людьми. А я – с вещественными доказательствами... – Хватов приступил к обработке второго стекла. – Я с людьми не очень умею,– продолжал он. – Я умею – сесть вечером, дома, на веранде, летом... окна открыть... лампу, это самое, включить, настольную... разложить папки с накладными и прочими хитрыми бумаженциями – и думать... Сопоставлять, это самое, факты... Выводы – записывать на листочек... Потом уже сопоставлять один и другой вывод – и так далее...
110 
