— Вот бы их арестовать… — задумчиво произнесла я. Это было всего лишь смутное пожелание, но моя спутница восприняла его всерьез.
— На каком основании? — деловито спросила она, одновременно перебирая листы в папке. — Срок ареста, условия содержания?
— Ух, как вы скоры на расправу, — с легким оттенком зависти вздохнула я. — В том-то и дело, что я не представляю: в чем бы таком обвинить этих людей. Но — очень хочется!
— Ночная Гвардия имеет право производить аресты без соблюдения установленных формальностей, руководствуясь лишь «духом закона», — судя по тону, Марилена цитировала какой-то текст. — Право даровано королевским рескриптом в Акварельную войну и до сих пор не отменено.
— Не уверена, что полковник одобрит мое понимание «духа закона», — призналась я. — И уж точно мне бы не хотелось войти в анналы Гвардии той, из-за кого этот самый рескрипт отменят.
— В таком случае… — начала Марилена все тем же скучным тоном, затем захлопнула папку — и вдруг задорно улыбнулась. Удивительно, но нехитрое, в общем, мимическое действие разительно изменило ее: образ чопорно-строгой не по годам дамы разлетелся, словно разбитая скорлупа, выпустив на свет дерзкую проказницу-девчонку.
— …предлагаю как можно тише убраться прочь отсюда.
Глава 7
В которой инспектор Грин почти верит в магию.
Как известно всем-всем-всем, эльфы от рождения великие, в самом крайнем случае, очень-очень талантливые художники. А также: кондитеры, парфюмеры, портные, врачеватели, поэты, танцоры, певцы, фехтовальщики, стрелки из лука и всего, что стреляет, и далее список еще на десять страниц убористым почерком. Это, повторяю, известно всем-всем-всем на свете — кроме самих эльфов, которые знакомы с истинным положением дел.
К примеру, лично я всегда завидовала художникам — их умению запечатлевать мгновения нашего изменчивого мира. В последнее время к ним присоединились еще и гномы, но таскать за собой тяжеленный ящик на ножках, кучу хрупких стеклянных пластинок и лабораторию куда сложнее, чем сложить в мешок холст, набор кистей и краски с палитрой.
Тем интереснее было наблюдать, как под тонким грифелем Марилены проступают контуры профессорского кабинета. Словно бы в плену зажимов мольберта оказался не девственно-белый лист, а кусок льда — и сейчас он медленно тает, обнажая скрытый за ним рисунок.
Главной деталью переднего плана, разумеется, являлся сам покойный — уже почти четыре часа — профессор Морделл. Благообразного, как принято говорить, вида пожилой джентльмен лежал на ковре у письменного стола, невидяще глядя в потолок. Никаких следов борьбы — если не считать за таковой свалившийся с ноги покойного войлочный тапок — в комнате не имелось. Равно как не имелось ничего, проливающего хоть тонкий лучик света на причину смерти профессора.
— Будь здесь Том Тайлер, — не отрываясь от штриховки, негромко произнесла Марилена, — он бы запрыгал от восторга и заявил, что теперь-то мы не отвертимся — без помощи магии объяснить произошедшее невозможно!
— Угу, — печально вздохнула я, — и, что самое неприятное, он был бы совершенно прав!
Ситуация и в самом деле из тех, что являют собой кошмар наяву для любого следователя. Запертая комната, куда не мог проникнуть никто посторонний, а в ней — труп без всяких признаков насильственной смерти. Не будь фамилии покойного в пресловутом списке полковника — кстати, а за какие заслуги оказался в нем профессорматематики? — вызванный констеблем врач констатировал бы смерть по естественным причинам и на этом все закончилось. Однако Луис Джоэл Морделл в списке присутствовал — и я догадывалась, что легче будет вывернуться наизнанку, чем убедить Карда в естественности очередной смерти. Даже вскрытие не поможет — полковник просто решит, что таинственный враг научился вызывать у своих жертв сердечный приступ или апоплексический удар. К тому же… к тому же я и сама не верила. Покойный мистер Морделл, по словам родных, вел спокойный и умеренный образ жизни, по части болезней жаловался лишь на ревматизм и ухудшающееся зрение. В остальном же профессор для человека своего возраста был отменно здоров: ни жалоб на сердце, ни проблем с давлением или желудком, зубы почти все на месте. Разве что легкие… хотя жена упомянула про лекции…
— Марилена, не помните, где преподавал покойный?
— Минуту… — отложив карандаш, моя напарница достала стенографический блокнот, — вот… колледж Святого Астона, два раза в неделю. В двух милях отсюда.