Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
46 
— А экипажа или лошади у профессора не было, — задумчиво пробормотала я. Вряд ли Морделл каждый раз тратился на извозчика. Значит, две мили пешей прогулки, добрый час ораторства с кафедры и обратный путь… нет, и тут не к чему прицепиться. Но тогда… как?!
Ну же, инспектор Грин, мысленно укорила я себя, что за манера вешать нос при одном лишь намеке на проблему. Так дело не пойдет, нет-нет-нет. Ты должна распутать, решить загадку, должна, и все тут, заруби это на своих длинных ушах.
Итак, еще раз, сначала. Перед нами рабочее помещение покойного математика. В первый момент показался мне похожим на лабораторию брата Винсента, хотя на самом деле между ними сходства не больше, чем у их владельцев. Маленький, лишь чуть больше моей участковой каморки, и очень уютно выглядящий кабинет. В таком наверняка приятно работать — и совсем не столь приятно, когда тебя беспокоят по мелочам. Так что ничего удивительного в том, что покойный профессор имел привычку запираться изнутри. Ключ до сих пор в замке — хоть тот и болтается наполовину выбитый из двери. Разумеется, его могли вставить и после, но эту версию пока задвигаем в самый дальний угол — она предполагает сговор и соучастие всех домочадцев профессора, что совершенно лишнее умножение сущностей и вообще людская паранойя. Тогда уж проще рассмотреть версию об отравлении — завтрак готовили жена и падчерица, горничная накрывала стол… возможность имелась у всех! И при этом никто в доме не мог желать исчезновения главного источника дохода семьи. Без профессорского жалованья им будет совсем не просто содержать дом в столице. Личный мотив… что ж, если Морделл сумел довести кого-то из близких людей, он вполне заслужил билет на Вечный Лед — но пока мне слабо верилось в подобное. Я знала, что в таких небольших аккуратных особняках за плотно закрытыми ставнями часто разворачиваются жуткие драмы — долгие и беспросветные, как осенняя хмарь. В Арании мужчина, глава семьи, властвовал над домочадцами практически безраздельно — и мог злоупотреблять своей властью, почти не опасаясь наказания. Возможно и здесь… но такие вещи трудно скрыть, они проступают, словно пятна крови на ткани — в словах, жестах, запахах и еще тысяче незаметных для человека мелочей. В этом доме я не почувствовала ничего подобного… пока.
К тому же — подойдя к двери, я осторожно, ногтями попыталась вытащить ключ — похоже, его заклинило в замке. А значит, он там уже был в момент выламывания двери. Хорошо, дверь отпадает, что у нас дальше? Стена… или, точнее, один сплошной книжный шкаф, от пола до потолка. Добрую треть его занимали пухлые стопки журналов — разумеется, не какие-то легкомысленные издания с картинками, а дистиллированно-научные ежемесячники, вроде «Вестника Королевского научного общества» или гномского «Великого Многоугольника». Остальные полки прогибались под весом более солидно выглядящих трудов: золотое тиснение, толстый переплет из отлично выделанной кожи. Медленно перемещаясь вдоль полок, я с немалым удивлением разглядела среди фолиантов «Размышления о золотом сечении» Исаниэля и еще с полдюжины эльфийских имен. В переводе, разумеется, так же как и труды гномских авторов — кроме аранийских изданий, в библиотеке имелись книги лишь на староимперском и коррезском.
В следующей стене имелось окно. Широкое, почти от угла до угла, сдвинутое под потолок, с двойной рамой, ситцевой занавеской и узким подоконником. На подоконнике выстроились в ряд четыре горшочка из красной глины, в которых, как и подобает жилищу математика, строго по ранжиру чахли домашние растения. Самым цветущим выглядел кактус на левом краю, а лировидный фикус справа засох до такой степени, что явно готовился в ближайшее время последовать за хозяином в лучший мир. Смотреть горько… но для меня сейчас важным было другое: растения, подоконник, стекла и даже шпингалеты устланы слоем пыли, явно копившейся на них далеко не первый день. Именно пылью — я не пожалела испачканного пальца, чтобы убедиться: на запах и вкус это была именно хорошо слежавшаяся пыль, а не хитроумный порошок. Нет, проникнуть через окно мог разве что бесплотный дух. Мысль, заставившая вспомнить Тома Тайлера и его странные идеи — назвать их бредовыми я уже не решалась даже мысленно.
Угол рядом с окном красноречиво свидетельствовал, что в прежние времена Морделлы были далеко не столь мирными домоседами. Под самым потолком подвешен небольшой круглый щит с потемневшим от времени гербом: серая башня на фоне багрового языка пламени. Ниже, на массивных крючьях, скрестили лезвия два меча совершенно не декоративного вида — полуторник с гардой в виде раковины и более короткий и широкий догфайтер. Кромка лезвия на полуторнике была порядком иззубрена. Еще правее расположилось обломанное рыцарское копье и жутковатого вида топор на длинном древке — гномское изобретение, заимствованное людьми, похожие топоры я не раз видела на старинных гравюрах. Завершала оружейную выставку сравнительно — с прочими режуще-колющими реликвиями покойного — новая шпага.
46 
