Мы с лейтенантом подошли к трапу последними в короткой цепочке.
— Лесенка справа от входа, мисс Грин, — голос лейтенанта странно дрожал. Вряд ли он настолько взволнован, скорее, проявилось побочное действие «совиных глаз», — и вверх. Полетим первым классом.
— А парадной лестницы нет? — пошутила я, карабкаясь вверх. Ряд грубых железных скоб с неприятно-острыми краями заканчивался люком, и его я постаралась проскочить как можно быстрее: массивная рубчатая и ничем не закрепленная в откинутом положении крышка слишком уж напоминала готовую захлопнуться мышеловку. Ой-ай-ой-о-ой… больно! Гнилые корни! Здесь же вообще развернуться нельзя, не приложившись сразу дюжиной мест о всякую торчащую машинерию. Кто только эту пыточную для эльфов строил… хотя вопрос глуп, а ответ очевиден.
На самом деле мы попали в рубку — за небольшим штурвалом застыл гном в матросской бескозырке и черном кожаном бушлате. Позади рулевого, на небольшом возвышении, угнездился в стальном креслице второй бородач, словно сошедший с полотна Маре: «Гном, отдыхающий после работы в шахте». Та же вальяжно-задумчивая поза, похожий бело-черный свитер грубой ручной вязки, такие же штаны и унты с оторочкой из собачьего меха. Единственное серьезное расхождение с картиной заключалось в том, что на подлокотнике справа вместо громадной кружки с элем лежала столь же несуразно большая фуражка.
Как эта пара коротышек собиралась управляться с обступавшими со всех сторон — да и с потолка — полчищами рычагов, маховиков, краников, циферблатов и прочих шкал со стрелками, оставалось для меня тайной тайн. Эльфу потребовалось бы полжизни лишь на то, чтобы запомнить назначение каждого из устройств, человеку бы не хватило и трех жизней — ну а гномы, наверное, обретают эти знания еще в утробе матери.
— Отряд на борту, капитан Гримиц, — поднявшийся следом за мной лейтенант захлопнул крышку люка и лязгнул защелками. — Можем лететь.
— Хорошо. — Выпрямившись, гном торжественно возложил, иначе не сказать, фуражку на голову и, наклонившись к пучку труб слева от кресла, скомандовал: — Трап убрать, створки закрыть! Решетки — на взлет!
Внизу прогрохотало, крайняя слева трубка плюнула в капитана совершенно неразборчивым даже для эльфийского уха шипением. Затем корабль покачнулся, земля за остеклением резко провалилась вниз, а впереди показались огни — вначале полевого лагеря, затем, судя по болезненно-ярким потокам электрического света и по суете и мельтешению в этих лучах, то самое сооружаемое у ворот укрепление, где требовалось «организовать особо бурную деятельность».
— Решетки на тридцать, курс север-север-запад, средний фперед, — приказал Гримиц и, оглянувшись на лейтенанта, уточнил: — Идем по прежней схеме?
— Да, — кивнул Хауст, — все то же, только вместо наблюдателей спускаем в гондоле стрелков.
— Яфно, — Гримиц, мрачный, как тучи над нами, постучал по циферблату перед собой. Стрелка неуверенно дрогнула — и, очнувшись от спячки, резво скакнула на добрую треть фосфорно мерцающей шкалы. Кажется, это был высотомер — и он совершенно нагло врал, показывая целых шесть сотен футов, когда огоньки под нами светили не дальше чем в четырехстах.
— Прикажите своим людям подготовиться.
— Они готовы! — уверенно сказал Хауст.
Гримиц нахмурился еще сильнее и перевел взгляд на другой индикатор.
— Машинное, что с батареями?
— Зрдхрбынсятпрц, — бодро тявкнула переговорная труба.
— Машине… — капитан пригладил бороду, — стоп! Топки перекрыть! Гондолу к спуску! Малый тихий фперед!
Он говорил еще что-то, но я уже не слушала его. Жесточайший приступ воздушной болезни напрыгнул на меня, словно рысь из засады. В глазах потемнело, желудок скрутили морским узлом, и длилось это целую вечность — пока я вдруг не поняла, что корабль больше не качается.
— С вами все в порядке, мисс Грин? — лейтенант осторожно тронул меня за плечо.
— Да… — соврала я, — в полном.
Кажется, Хауст не поверил мне — но возможности цацкаться с полуживой обузой у него сейчас не было.
— Держитесь позади, — велел он, пролезая в люк.
На крыше пахло дождем, окалиной, мокрым железом и кровью. Первый труп лежал в нескольких ярдах от корабля, неловко раскинув руки — арбалетный болт вошел ему в спину, точно между лопаток, бедняга даже не успел понять, что умирает. Второй, чуть поодаль, прожил чуть подольше, хоть и заполучил сразу три болта — два в грудь и в горло. И тишина, нарушаемая только ветром и шорохом капель — «Ночная моль», отхаркавшись десантным отрядом, сразу же ушла вверх, в облака.