А Кирилл Кораблик, по прозвищу Кактус, не отрастил себе раковины, она его не отягощала. Он двигался легко и быстро. Он всплывал на поверхность, где солнце обжигает тело. Он нырял в черные глубины, где давление невыносимо, где кровь течет из ушей. Ему было интересно и хорошо. И женщины – все как одна, – ложась с ним, спрашивали: почему ты такой спокойный? Почему улыбаешься, словно знаешь что-то такое, чего другие не знают? Многие ложились специально, только чтобы узнать ответ. Выведать его тайну. А он не делал из этого тайны. Сразу честно признавался: у меня просто есть ножичек, вот и всё. Кусок острого металла, берешь – и отсекаешь от моллюска его раковину. Но прежде других отсеки свою, это важно. И если обнаружишь, что новая наросла, – отсеки и ее и проверяй регулярно, легко ли спине и заднице твоей, не ороговело ли там, не отвердело ли, не появились ли стыдные признаки панциря? Точи, точи ножичек, скобли себя; они думают, что ты злодей, нехороший человек, садист и мясник, а ты всего лишь не желаешь быть моллюском.
Женщины слушали внимательно и уважали его. А он их имел. Им нравилось. Они представляли себе, что тоже свободны от своих раковин, это было ново, это возбуждало. Многие, единожды совокупившись, потом приходили еще и еще. Мужья, бойфренды и любовники переставали их интересовать: ведь когда моллюск ложится с женщиной, его панцирь, шершавый, холодный и мертвый, мешает ему, и однажды, побыв с тем, у кого нет панциря – с поэтом, или музыкантом, или людоедом, женщина запоминает это навсегда и хочет повторить при первой возможности.
А Марину, жену виноторговца, он не заинтересовал. И были еще две-три таких же. Они смотрели на Кирилла, как на пустое место. Он улыбался, он лез в поле зрения, маячил, провоцировал, а они не реагировали. Редкие самки новой формации, они составляли единое целое со своими раковинами; никаким ножом, даже самым тонким и острым, нельзя было отсечь теплое и живое от мертвых защитных пластин. Или, может быть, Кирилл был недостаточно умелый палач для таких, как они?
Ему снилось, что он хорошо одет, только что отобедал и чуть пьян, и в прекрасном расположении духа входит в комнату, где Марина то ли сидит, то ли даже лежит, изогнув узкое тело, и ноги ее обнажены, и плечи, и он ждет, что она посмотрит на него, и произносит что-то остроумное, цитирует Монтеня пополам с Конфуцием, а она не смотрит, и вдруг его это пугает; он весел, он блестящ, он ясно видит ее личную раковину за ее спиной, всматривается и понимает, что таких раковин никогда прежде не видел, это особенная раковина, очень легкая и гибкая и одновременно непробиваемая, и хозяйка ее тоже особенная, и ему страшно, он ощущает резкий приступ голода и жажды, он дрожит, он едва сдерживается, чтобы не наброситься и не вцепиться зубами, – но эту устрицу не извлечь из створок. Голод усиливается, Кактус тяжело дышит, он уже не цитирует и не куражится, а лихорадочно размышляет, как сожрать новую и редкую пищу, он ее очень, очень, очень хочет, а пища не обращает на него внимания, и вот вся картина мира рушится в его голове, ибо людоеду важно знать, что он может сожрать любого и любую, стоит только захотеть.
В пятом часу утра проснулся – и понял, что весь подбородок и щека мокры от слюны.
Глава 13
Ролики, шарики
– А я бы поехала! – пылко воскликнула Монахова. – И избила! Да, а что?! Прямо ногами, по яйцам! Она махнула ногой, обутой в роликовый ботинок, и добавила: – Или, допустим, морду ему всю расцарапать! Или еще чего-нибудь такое! Чтоб навсегда запомнил!..
– Успокойся, – сказал умный Дима. – Никого бы ты не избила. Тоже мне, героиня. Ты можешь только в «Седьмом континенте» своей тележкой в чужую врезаться. Человека ударить – это, девонька моя, серьезная тема.
Монахова азартно расхохоталась. Она была потная, раскрасневшаяся, от нее пахло вином и сексом. Сидевший рядом Дима тоже был потный и красный, но сексом от него не пахло, он плохо умел кататься на роликах и смотрелся нелепо: живот, белые жирные ноги и массивный зад человека, презирающего физические нагрузки. Правда, комплексы его не мучили, и он специально вырядился под продвинутого спортсмена: шорты, наколенники и майка; надпись на ней гласила: «НОРМАЛЬНО ДЕЛАЙ – НОРМАЛЬНО БУДЕТ».
Дима заранее предупредил, что кататься не умеет, а в «Ролл-Холл» идет, чтобы выпить пива. Ну, и за компанию со своей девонькой.
– Серьезная тема? – повторила Монахова. – Ты каждую неделю морду кому-нибудь бьешь, что тут серьезного?