86 
Дебора Фукс испарилась куда-то, чтобы вернуться вскоре с таким же рюкзаком на спине — я не стал спрашивать, откуда она взяла его.
— Я иду с вами, — заявила она без тени сомнения.
— Зачем? — поинтересовалась Новицкая. — У вас, конечно, есть пара аугментов, но…
Это было некрасиво и нечестно — в моем теле искусственных органов немногим больше, — но Фукс зашла слишком далеко, чтобы обижаться.
— Я хочу остановить это, — объяснила она. — Эту… тварь, которая сожрала Линду. Мне кажется, будто я сумею разбудить в ней человека.
Я хотел было отказать ей, объяснить, что маской была та Линда Томина, которую Дебора знала и любила, — конструкция из гипнургически внедренных черт личности, приспособленная, чтобы открыть дорогу в постель т-физика с неклассическими склонностями. Но потом подумал: какого черта? Ибару достаточно было один раз застать доктора Фукс во сне, чтобы взломать защиту ее мозговых наращений и получить доступ к паролям нижнего уровня, чтобы потом без посредников проникать в лос Пенроузовской Академии. Если они встречались долго и регулярно, возможно, их отношения затронули базовую личность агента, как бы нелепо это ни звучало.
А кроме того, меня преследовало странное ощущение, будто раскручивалась взведенная моим прибытием пружина, все, кто встречался мне в колонии, потом, как обнаруживалось, играли свою роль в безумном спектакле, поставленном неизвестным мне режиссером на пустынной сцене. Хотя, судя по той сумятице, которой ознаменована премьера, эту пьесу писал не иначе как комитет. Если адельфрау Фукс готова выйти на сцену — кто я такой, чтобы ее отговаривать?
— У вас стоит троян, — напомнила Новицкая.
Дебора Фукс смерила империалистку холодным взглядом.
— Я его убрала.
— Хорошо, адельфрау, — кивнул я. — Но имейте в виду: если придется, я убью ее. Не вздумайте подворачиваться под руку.
Новицкая странно покосилась на меня, но возражать не стала.
Перед тем как отпустить нас, Аретку услал куда-то одного из подручных — имени его я так и не успел запросить в базе данных, — и тот вскоре вернулся с парой штуковин, которые я с первого взгляда принял за лазерные пистолеты. Секретарь, еще не потерявший связи с ирреальностью, поправил — лазерные коммуникаторы.
— Остались со времен основания колонии, — пояснил шериф. — Очень удобно для связи на средних дистанциях, и луч почти невозможно перехватить.
Это я знал. Угол рассеивания в рабочем режиме невелик, и практически обнаружить ласкер можно только в те доли секунды, когда два коммуникатора захватывают местоположение друг друга, и максимально широкий луч мечется перепуганной бабочкой.
— Спасибо, — поблагодарил я. — Во время восхождения, думаю, нам будет не до разговоров, но если найдем подходящий уступ или когда доберемся до плато, сразу же попытаемся связаться с вами.
— Я оставлю человека на крыше, — пообещал Аретку. — С богом.
Новицкая украдкой перекрестилась. Я, как агностик, потупился.
Как заявила агентесса, вероятно, желая меня ободрить, взбираться на обрыв Ласточек было бы труднее. Тот являл собой почти ровную стену километровой высоты, и передохнуть во время восхождения можно было, только приколотив страховочные ремни к скале и повиснув на них. Я бы в таком положении вряд ли сумел бы расслабиться — разве что аптечка вкатит мне лошадиную дозу транквилизатора.
Стена, отделявшая шельфовое плато от долины Узкого моря, была выше пресловутого обрыва раза в полтора, но, как и стены Большого каньона на Земле, не была совершенно отвесной. Хватало и осыпей, и уступов. На мой взгляд, это только усложняло задачу. На обрыве Ласточек направление было одно — вверх. Пробираться в предрассветной мгле между предательски ненадежными осколками песчаника — занятие, которое я бы с радостью уступил любому мазохисту, если бы мог найти подходящего для такой работы за оставшийся мне срок.
А времени у нас было ровно семьдесят восемь минут — так подсказывали внутренние часы. После этого мои полномочия, как в известной сказке, превратятся в тыкву. А сам я, надо полагать, — в крысу.
— Начали, — проговорил я. Слова уже не расплывались в морозном воздухе редкими облачками — они таяли, едва слетев с губ. Стылые пальцы поднявшегося перед рассветом ветерка лезли в каждую щель, никакие нагреватели не помогали. Я и не представлял, что в колонии может быть настолько холодно, если это, конечно, не каторжная планета. Обычно заселение начинается с наиболее уютных широт. Страшно даже подумать, что творится ночами ближе к полюсу и как не трескаются от мороза палубы траулеров. — Аплинк прерван.
86 
