39 
— А разве вы не возились с вашим сыном, когда он заболевал?
— Нет, с ним рядом находился всегда кто-нибудь другой, — чуть помедлив, ответил Брюс. — Гораздо более квалифицированный, чем я.
Охваченная всепобеждающей усталостью, она с трудом удерживала глаза открытыми. Но, тем не менее, продолжала задавать вопросы.
— А вы не допускаете, что ему хотелось видеть рядом с собой именно вас?
— Вполне допускаю. И именно этим он отличается от вас.
— Вы же мне не отец! — сухо прокомментировала Дорис, прикрыв глаза, потому что устала держать их открытыми.
Веки у нее были тонкими, как пергамент, и их прошивали ниточки голубых жилок, ресницы еле заметно трепетали.
— Можно не продолжать. Это тот случай, когда биологическая невозможность помножена на математическую невероятность, — заметил он иронически и добавил: — К тому же не в моих правилах выступать в роли заменителя кого-либо или чего-либо.
— А вы думаете, мне нужен суррогат отца?!
Слова она произносила медленно, но очень четко, пытаясь за самоиронией скрыть состояние, в которое ее вверг Брюс — вольно или невольно. Видимо, поэтому эта последняя фраза прозвучала фальшиво-патетически.
Брюс стоял на расстоянии вытянутой руки от кровати, и на его лице можно было прочитать отражение внутренней борьбы. Наконец рассудок взял верх над эмоциями. Он круто повернулся на каблуках и совершенно бесшумно вышел из комнаты.
Дорис медленно возвращалась из полубессознательного состояния и, придя в себя, опять долго не могла понять, где находится. Окружавшие ее вещи о чем-то напоминали, но она не могла сообразить о чем именно. Наконец она вспомнила все, но назвать эти воспоминания приятными было весьма трудно. Хотя кто-то заботливо поил ее прохладной жидкостью, когда она пребывала в беспомощном состоянии. Как наяву, она ощутила горький вкус таблеток, которые чья-то рука протискивала ей сквозь сжатые зубы. Она отметила, что боль постепенно отступила, и ей захотелось проверить, действуют ли ее руки и ноги.
Дорис резко села в кровати, и оказалось, что только смятая простыня прикрывает ее. Она поняла, что в долгие часы ее беспамятства Брюс был рядом. Почему он проявляет такую подозрительную заботливость? Что им руководит? — думала Дорис. Ее постепенно стала охватывать паника — чем обернется ситуация, в которой она оказалась? Ее глаза остановились на валявшемся на полу весьма откровенном лифчике, который она сбросила перед тем, как залезть под одеяло. Беспокойство Дорис возрастало, все органы чувств напряглись, чтобы не пропустить ни малейшей угрозы, чтобы вовремя уловить первые признаки опасности. Женщина поглядела на свое тело, туго обтянутое простыней. И вдруг ее обожгла мысль, что за истекшие часы он мог ею любоваться сколько хотел. Дорис как бы ударило мощным разрядом тока, она облизнула пересохшие губы и скомандовала себе: «Соберись!».
Взяв пузырек с антибиотиками, она стала читать инструкцию. К сожалению, она не знала, когда принимала лекарство в последний раз и была ли достаточной полученная ею доза. Добровольный санитар не догадался оставить ей записку с указаниями, как поступить дальше. Это усилило ее раздражение.
Свою рубашку Дорис нашла на кресле. Надела ее, и выяснилось, что та едва доходит ей до бедер. В данный момент это не очень ее беспокоило, и она босиком направилась вниз. Но дойдя до половины лестницы, в ужасе остановилась: дверь в маленькую кухню была открыта и около газовой плиты она увидела знакомую фигуру.
— Я услышал, что вы встали, — сказал Брюс не поворачивая головы, наверное кожей чувствуя ее застывший от испуга взгляд. — Как вы себя чувствуете?
Дорис проигнорировала вопрос.
— Что вы здесь делаете?
Ее голос удивил саму Дорис, столько неожиданной злости прозвучало в нем.
Повернувшись, Брюс сделал всего два шага и оказался в гостиной.
— У вас как с памятью, нормально? — поинтересовался он. — Я-то грешным делом думал, что вы хоть спасибо скажете за все, сделанное мною за минувшие сутки.
Лицо Брюса сохраняло бесстрастное выражение, но глаза странно блестели. Он откровенно разглядывал Дорис, переводя взгляд снизу вверх и обратно, подмечая каждую деталь — и пышную копну рыжих волос, совершенной формы ноги, и все остальное, едва прикрытое недлинной хлопчатобумажной рубашкой.
А может быть, мне все это только кажется, — на всякий случай спросила Дорис саму себя.
39 
