— Я понимаю, к чему ты клонишь, — сказала Селена и махнула рукой в сторону разбросанных бумаг. — С чего мне начать?
Джордан потер лицо руками.
— Не знаю. Мне понадобится несколько дней, чтобы все изучить. Для начала расспроси его родителей. Нам необходимы один-два безупречных свидетеля.
Селена потянулась за листом бумаги, перевернула его — квитанция из прачечной — и стала составлять список. Пока Джордан изучал результаты экспертизы, Селена подняла ближайший лист. Протокол допроса Голдов после смерти дочери. Ничего неожиданного со стороны матери Эмили — много истерики, значительная доля скорби, решительное отрицание того, что ее дорогая доченька была склонна к суициду.
— А-а, это… — сказал Джордан, взглянув на документ. — Я бегло просматривал его сегодня. Ты должна прощупать эту женщину. Она дала эксклюзивное интервью «Газетт». — Джордан скорчил гримасу. — Ничего общего с беспристрастным свидетелем, желающим помочь скорейшему торжеству правосудия.
Селена промолчала. Она перевернула страницу и погрузилась в изучение протокола второго допроса.
— Мэлани Голд — проигрышный вариант, — согласилась она. Потом улыбнулась Джордану: — Но Майкл Голд может стать твоим единственным спасением.
Матери обладают уникальным видением. Мать все воспринимает сквозь призму, в которой видит свое дитя в различных ипостасях одновременно. Именно поэтому мать видит, что ее ребенок разбил вдребезги керамическую лампу, но продолжает считать его настоящим ангелом. Или мать станет успокаивать ребенка, если он плачет, и представлять себе его улыбку. Или, видя перед собой уже взрослого мужчину, замечать прыщавое лицо подростка.
Гас откашлялась, хотя Крис никак не мог бы услышать ее в толпе других посетителей и на таком значительном расстоянии. Она скрестила руки на груди, словно пытаясь доказать всем, что вид своего первенца в тюремной одежде ничуть ее не задевает, что тусклый отблеск флуоресцентных ламп на его волосах кажется ей совершенно естественным. Когда он подошел ближе, она нацепила на лицо широкую улыбку, ощущая, что эта натянутая улыбка расколет ее пополам.
— Привет! — весело сказала она, обнимая Криса, как только конвоир отступил в сторону. — Как дела?
Крис пожал плечами.
— Нормально, — ответил он. — Размышляю.
Он опустил глаза на застежки на своей застиранной рубашке. Он уже не в том линялом комбинезоне, в котором приходил раньше, отметила Гас. Рубашка и такого же цвета штаны на резинке напоминали форменный костюм хирурга. Короткий рукав даже в декабре.
— Тебе не холодно?
— Честно признаться, нет. В камере больше двадцати градусов, — сообщил Крис. — Чаще всего мне даже жарко.
— Нужно попросить надзирателей, чтобы прикрутили отопление, — посоветовала Гас.
Крис удивленно посмотрел на нее.
— И как я раньше до этого не додумался?
Повисло гнетущее молчание.
— Я встречался с Макфи, — наконец сказал Крис. — И еще какой-то дамочкой, его помощницей по этому делу.
— Селеной, — подсказала Гас. — Я тоже с ней познакомилась. Поразительная красавица, правда?
Крис кивнул.
— Мы мало пообщались, — признался он и опустил глаза. — Адвокат велел мне никому не рассказывать о том, что произошло.
— Ты имеешь в виду, о твоем деле? — медленно переспросила Гас. — Чему тут удивляться?
— М-да… — согласился Крис. — Но я все не могу решить, касается ли это и тебя тоже.
Вот и все. Как бы Гас ни стремилась вести себя как обычно — улыбка, объятия, ничего не значащие разговоры, все разбилось о простой факт: как ни старайся, отношения между матерью и сыном безвозвратно изменились, если один из них оказался в тюрьме.
— Не знаю, — ответила она, пытаясь придать диалогу непринужденность. — Думаю, все зависит от того, что именно ты хочешь мне сказать. — Она подалась вперед и прошептала: — Профессор Плам, в библиотеке, гаечным ключом?[8]
От удивления Крис засмеялся, и это была лучшая минута с тех пор, как начался весь этот кошмар.
— Я не стал бы говорить так открыто, — продолжая улыбаться, ответил он. — Но мне кажется, ты все равно расстроишься.
Гас попыталась не обращать внимания на пробежавший по спине холодок.
— Я не из робкого десятка.
— Это точно, — заметил Крис, — иначе от кого бы я это унаследовал?
Мысль о Джеймсе с его предками-колонистами — как обухом по голове.