— Ой, боюсь! Никак — каратист?
— Нет, фотограф! И он наснимал целую папку моих портретов. А поправится — увезет меня отсюда насовсем, понял?
— Опять врешь. Может, проверим?
— Да пожалуйста!
— Да с удовольствием! Только если там никого нет, ты… Что бы такое придумать… Ты целую неделю будешь мыть полы во всей редакции. Или нет! Лучше — станцуешь стриптиз на столе главного редактора! Во время планерки! В присутствии вот этих свидетелей! И к нашей общей потехе!
Теперь он смотрел на нее с торжеством, явно ожидая, как Рита начнет выкручиваться. Конечно, кому еще, как не Косте, было знать, что никакого принца на белом коне у нее нет и быть не может! Все это время именно он, Константин Забелин, был для Риты и принцем, и богом, и светом в окошке. Но… Признать это сейчас? Когда на них смотрят столько глаз?!
Никогда!
— Так как? Идет?
— Идет! — твердо сказала она. — А если я окажусь права, то ты… ты…
— Ну-ну?
— Ты пробежишь в одних трусах от моего дома до самого метро! И пусть тебя забирают за нарушение общественного порядка!
— Ну и фантазия. И откуда что берется.
— Так согласен?
— Я на все согласен. Не глядя, подписываюсь под любыми идиотскими условиями. Потому что заранее знаю, что не проиграю.
— Значит, слово?
— Слово! И мое слово закон, ты знаешь!
Они ударили по рукам, и впервые от прикосновения Кости Рита ровным счетом ничего не почувствовала.
Кроме желания его убить.
* * *
Конечно, срываться с места всей редакцией и ехать через весь город к Ритиному дому для того, чтобы проверить, действительно ли у нее в постели лежит никому не известный мужик с поврежденной ногой, им никто бы не позволил. Поэтому для разрешения этого дурацкого спора была выбрана делегация. Поехали вчетвером: Забелин, Рита, оператор Васька Отойди-не-Отсвечивай и секретарша главного Натка Игнатова, которая как раз отпросилась у шефа на обеденный перерыв.
Они погрузились в машину Забелина и весь путь до пункта назначения провели в полном молчании. Только у самого подъезда (Рита с крайне независимым видом шла впереди всех) Васька догнал ее и, взяв за рукав, шепнул в самое ухо:
— Глупо это все, слушай, я вот прямо иду и мучаюсь.
— А ты не мучайся. Ты расслабься, — буркнула она, высвобождаясь.
— Я даже и не знал, честно говоря, что между тобой и Забелиным это самое… и какая муха вас сегодня укусила обоих?
— Это у котов на крыше в марте месяце «это самое». А у нас с ним было…
— Что?
— Ничего. Дурацкая ошибка. Простить себе не могу.
— Слушай… Давай все это в шутку превратим, а? Я тебе подыграю, никто и не подумает ничего. Ну куда мы идем? Нет же у тебя там никакого мужика!
— Тебе-то что?
— Да так. Жалко тебя, дуру.
— Ну и жалей молча. Про себя.
Она рванула на себя ручку подъездной двери и взбежала по ступенькам. Остальные гуськом шли следом. Насмешливый и презрительный взгляд Забелина жег ей спину.
— Ну? — с преувеличенным вниманием спросил он, когда они остановились у двери в квартиру.
Не отвечая, Рита решительно вставила в замок ключ. Замок по-прежнему заедал, да и руки у нее дрожали, так что дверь удалось открыть не сразу.
— Кто там? — спросили из гостиной. Боковым зрением Рита сумела уловить, как, услышав голос Глеба, удивленно переглянулись Васька, Натка и Забелин, и усмехнулась.
— Это я, милый! — громко сказала она.
— Рита?
— Да! Специально отпросилась с работы, чтобы тебя проведать!
По воцарившейся тишине она легко поняла, как поражен сейчас Глеб (ведь вчера вечером они даже не успели перейти на «ты»!). Но главное сейчас было — не дать ему опомниться. Поэтому она кинулась в комнату, даже не скинув туфель, продолжая щебетать на ходу громко, весело и быстро — ровно настолько быстро, чтобы не дать Глебу вставить хотя бы слово:
— Милый, я так беспокоилась! Целый день прямо только о том и думала, что оставила тебя тут одного, раненого и беспомощного. Фу, как у тебя тут душно, это я виновата, не догадалась, когда уходила утром, что надо открыть окно. Ты завтракал? Нет? Чем ты занимался? Соскучился? Думал обо мне хоть немножко? Ну дай я тебя поцелую!
На последних Ритиных словах у Сваровского окончательно отвисла челюсть. Он действительно продолжал лежать на диване (а куда бы он делся?), с книжкой в руках, с ногой на подушке, по пояс накрытый пледом. При виде совершенно незнакомых людей он захлопал глазами и натянул плед до самого подбородка.