Мы молчали так долго, что офицер Уитакер пришел лично проверить, не замыслили ли мы дурного. Разумеется, он совсем не ожидал увидеть то, что открылось его взору. Семеро мужчин представляли себе детские годы, которые ни один из них не прожил. Семеро мужчин надували пузыри, яркие, как лунный диск.
Впервые за полгода я смог спокойно проспать до утра. Проснулся я отдохнувшим, расслабленным, без привычных желудочных колик, обыкновенно донимавших меня в первые пару часов бодрствования. Я подошел к умывальнику» выдавил зубную пасту на казенную щетку и взглянул на лист рифленого железа, служивший нам зеркалом.
Что-то изменилось.
Язвы – отметины саркомы, терзавшей мои щеки и жегшей мне глаза целый год, – исчезли. Кожа у меня стала гладкая, точно поверхность реки.
Я подался вперед, чтобы рассмотреть себя внимательнее. Открыл рот, оттянул нижнюю губу, напрасно пытаясь найти нарывы и воспаления, не дававшие мне нормально поесть.
– Люсиус, – голос проник сквозь вентиляцию у меня над головой. – Доброе утро.
Я поднял глаза.
– Доброе утро, Шэй. Господи, какое же это доброе утро!
В общем-то, мне и не пришлось обращаться за консультацией к врачам. Офицер Уитакер был настолько шокирован переменами в моей внешности, что сам вызвал Альму. Меня отвели в комнату для свиданий, чтобы взять кровь на анализ. Через час Альма вернулась ко мне в камеру и сообщила то, о чем я уже и так знал.
– У тебя тысяча двести пятьдесят Т-хелперов, – сказала она. – Вирусную нагрузку выявить не удалось.
– Но это же хорошо, правда?
– Это нормально. Это нормальный результат для здорового человека. – Она покачала головой. – Похоже, лекарства сработали, да еще как…
– Альма, – сказал я и, покосившись в сторону Уитакера, сорвал с матраса простыню. Затем открыл свой тайник. Таблеток набралась полная горсть, несколько дюжин. – Я уже несколько месяцев не принимаю лекарства.
Щеки ее залило румянцем.
– Тогда это невозможно.
– Это маловероятно, – поправил ее я. – Возможно все.
Она опустила пилюли к себе в карман.
– Уверена, этому найдется медицинское объяснение…
– Это сделал Шэй.
– Заключенный Борн?
– Он это сделал, – сказал я, отдавая себе отчет в том, насколько нелепо это звучит, и все же сгорая от желания объяснить все ей. – Я видел, как он оживил мертвую птицу. Как он угостил всех нас крошечной пластинкой жвачки. В первую же ночь он превратил воду в кранах в вино…
– Ладненько. Офицер Уитакер, нам, похоже, понадобится психиатрическая помощь для…
– Я не сошел с ума, Альма. Я… здоров. Я излечился. – Я взял ее за руку. – Разве ты никогда не видела ничего такого, что раньше казалось тебе невозможным?
Она украдкой глянула на Кэллоуэя Риса, уже неделю как повиновавшегося ей беспрекословно.
– И это тоже его рук дело, – прошептал я. – Я знаю.
Альма вышла из моей камеры и остановилась напротив Шэя.
Тот слушал телевизор в наушниках.
– Борн! – гаркнул Уитакер. – В наручники.
Когда запястья его были надежно скованы, дверь отворилась. Альма застыла в проходе, скрестив руки на груди.
– Что тебе известно насчет состояния здоровья заключенного ДюФресне?
Шэй молчал.
– Заключенный Борн?
– Он плохо спит, – тихо ответил Шэй. – Ему больно есть.
– У него СПИД. И вдруг сегодня утром все изменилось, – сказала Альма. – И заключенный ДюФресне почему-то склонен считать, что это связано с тобой.
– Я ничего не делал.
Альма обратилась к надсмотрщику:
– А вы это видели?
– В водопроводной системе яруса I действительно были обнаружены следы алкоголя, – признал Уитакер. – И уж поверьте мне, они проверили все трубы вдоль и поперек, но утечки не нашли. И… да, я видел, как они все жевали жвачку. Но камеру Борна перевернули кверху дном – контрабанды там не было.
– Я ничего не делал, – повторил Шэй. – Это они. – Внезапно оживившись, он шагнул навстречу Альме. – Вы пришли за моим сердцем?
– Что?
– За моим сердцем. Я хочу пожертвовать его после смерти. – Я услышал, как он роется в своих пожитках. – Вот, – он протянул Альме листок бумаги. – Это имя девочки, которой нужно сердце. Люсиус записал его.
– Я ничего об этом не знаю…
– Но вы ведь можете узнать, правда? Вы можете связаться с нужными людьми?