Особенно,... 
189 
У Тима перехватило дыхание, и не только в лёгких, но и в мозгу, прямо в центре всего его существа, потому что он ведь знал, о чём говорил, и знал, что Кавех пытается всё извратить… Он пробормотал:
— Ты просто долбаный врун!
И тут же, к своему ужасу, почувствовал, как на его глазах вскипают слёзы, и чёрт его знает, как Кавех мог их истолковать… И ещё Тим увидел, что игра закончена, и какой бы ход он ни сделал теперь, это не будет иметь значения, и никакие угрозы насчёт того, что он мог бы рассказать родителям Кавеха и его предполагаемой жене, не имеют смысла, потому что всё тут же обернётся против него самого.
А кроме него, никто не расскажет этим людям правду о Кавехе. Это просто никому не нужно, да даже если бы кому-то и понадобилось, всё равно у родных Кавеха не будет причин верить чужаку, что-то говорящему без малейших доказательств. К тому же Кавех оказался фантастически ловким лгуном, надо же… И ловким жуликом, который потрясающе умеет передёргивать карты. Тим мог сколько угодно говорить правду, он мог кричать, ругаться, доказывать… Кавех знал, как превратить в ничто все его слова.
Конечно, Кавех тут же заявил бы, и очень печально и серьёзно, что юного Тима винить не следует. И незачем беспокоиться из-за того, что он говорит и делает. Он ведь не зря посещает специальную школу, знаете ли, — для детей, перенёсших разного рода психологические или физические травмы. Он иногда начинает творить странные вещи… Разорвал в клочья любимую куклу своей сестрёнки, например, а как-то раз попытался убить уток в деревенском ручье…
И всё, конечно же, ему поверят. Прежде всего потому, что люди всегда верят в то, во что им хочется и необходимо верить. И ещё потому, что каждое его слово будет чистой правдой. Как будто Кавех заранее рассчитал всю эту игру, как будто он предвидел каждый ход — с того самого момента, как положил глаз на отца Тима.
Мальчик протянул руку к ручке, схватил свой рюкзак и рывком распахнул дверцу машины.
— Что ты делаешь? — резко спросил Кавех. — Тебе нужно в школу!
— А тебе нужно в ад! — рявкнул Тим.
Он выскочил из машины и с грохотом захлопнул дверцу.
Лондон, корпус «Виктория»
Барбара Хейверс быстро поняла, что Рауль Монтенегро представлял собой отнюдь не тупиковую линию поиска. Час или чуть больше она проверяла разные связи этого имени. И без труда собрала целую стопку статей об этом типе, так что даже постаралась провести хоть какой-то отбор. Всё было на испанском, но в статьях хватало слов, похожих на английские, так что Барбара разобралась: Монтенегро представлял собой большую шишку, и он имел какое-то отношение к добыче газа в Мексике. Из этого Барбара сделала вывод, что Алатея Файрклог, она же Алатея Васкес дель Торрес, каким-то образом перебралась из Аргентины в Мексику, по не совсем понятным причинам. То ли она жила до этого в каком-то неведомом Барбаре городке, то ли, что было больше похоже на правду (учитывая реакцию женщины из Аргентины, с которой разговаривала Барбара), она исчезла из городка под названием Санта-Мария-де-ла-Крус-де-лос-Анджелес, или как там его. А там, вероятно, она была членом огромной семьи мэра, то ли племянницей, то ли кузиной, то ли — что было в равной мере возможно и даже, пожалуй, наиболее вероятно — женой одного из его пяти сыновей. По крайней мере, это объяснило бы многочисленные взволнованные quiens и dondes, которые Барбара слышала в трубке телефона, когда ей наконец удалось дозвониться до дома мэра. А если Алатея сбежала от одного из сыновей мэра, упомянутый сын вполне мог захотеть узнать, куда она отправилась. В особенности, решила Барбара, если они до сих пор были официально женаты.
Конечно, всё это всего лишь предположения. Барбаре нужен был Ажар, чтобы свести её с кем-нибудь, знающим испанский язык, кто перевёл бы отобранные Барбарой статьи, а от Ажара до сих пор вестей не поступало. Поэтому она продолжила сражение с мировой паутиной.
В результате Барбара узнала ещё и то, что Рауль Монтенегро буквально купался в молоденьких телах. Она почерпнула это из электронной версии журнала «Хола!», материнского издания, от которого происходил журнал «Хелло». Эти два журнала были одинаковы в своей привязанности к глянцевым фотографиям торжеств самого разного рода, на которых сверкало такое количество белоснежных зубов, что хотелось надеть солнечные очки, и где все присутствующие были одеты в дизайнерские наряды и позировали либо на фоне собственных дворцов, либо — если они жили слишком скромно, на взгляд читателей журналов, — в безумно дорогих отелях. Разница была только в объектах внимания, потому что, если не считать киноактёров и членов разных европейских королевских семей, «Хола!» в основном предпочитал обитателей испаноязычных стран и самой Испании. Последняя упоминалась чаще всего. Но и Мексику не обошли вниманием, и Барбара нашла фотографии Рауля Монтенегро, с его устрашающим носом, — он красовался в собственном поместье, которое, судя по всему, находилось где-то на побережье, и там росло множество пальм и прочей разноцветной красоты, а в бассейне бултыхались половозрелые девушки и юноши. Ещё Монтенегро был снят у штурвала собственной яхты, а юноши из команды создавали фон, приняв красивые позы; на них были узкие белые брюки и такие же облегающие голубые футболки. Глядя на всё это, Барбара пришла к выводу, что Раулю Монтенегро нравится окружать себя молодыми красивыми людьми, и красота во всех случаях была воистину выдающейся. «И откуда только берутся все эти сногсшибательно красивые люди?» — думала Барбара, рассматривая снимки. Ей никогда не приходилось видеть в одном месте такое количество безупречных загорелых тел и удивительных лиц… ну, разве что на пробах в Голливуде. И тут у неё естественным образом родилась мысль о том, не явились ли все эти ребята действительно на какой-то просмотр или прослушивание. А если нет, то их привлёк зов денег. Деньги ведь всегда поют, как сирены. А Рауль Монтенегро, судя по всему, имел этого добра несчитано.
189 
