Глава 24

Николас

Когда в трубке раздался ее голос, Николас почувствовал, что у него земля уходит из-под ног.

— Привет, Николас, — сказала Пейдж. — Как дела?

Николас как раз переодевал Макса и притащил его в кухню, где стоял телефон, не застегнув ни одной застежки или липучки. Он положил малыша на кухонный стол, подмостив ему под голову стопку салфеток. При звуках голоса жены он замер. Ему показалось, что даже мир вокруг него остановился и затих. И только Макс неутомимо молотил ногами, нарушая покой этого нового неподвижного мира. Прижав трубку щекой к плечу, Николас положил малыша на пол и перевернул его на живот.

— Ты хочешь передо мной извиниться?

Она ответила не сразу, и у него от страха пересохло во рту. Что, если она в беде? Он лишил ее денег. Что, если у нее поломалась машина, ей пришлось добираться куда-то автостопом, а потом спасаться бегством от маньяка с ножом?

— Я в Чикаго, — наконец ответила Пейдж. — Я должна найти свою маму.

Николас провел рукой по волосам и чуть не расхохотался. Бред какой-то. Такие сюжеты бывают в кино. О них можно прочитать в бульварной прессе. Но в реальной жизни так не бывает. Он всегда знал, что мысли о матери не дают Пейдж покоя. Она выдавала себя с головой, избегая любых разговоров о ней. Но почему именно сейчас?

Пейдж молчала, а Николас смотрел в маленькое кухонное оконце и пытался угадать, во что она одета. Он представил пышные распущенные волосы, обрамляющие ее лицо яркими красками осени. Он увидел розовые кончики ее обкусанных ногтей и крохотную ямочку у основания шеи. Он открыл холодильник, чтобы охладить разгоряченное лицо и порывом холодного воздуха изгнать ее образ из своих мыслей. Пусть делает, что хочет. Ему все равно. Он не позволит ей вывести себя из равновесия.

Когда она спросила о Максе, он снова ощутил вскипающий в груди гнев.

— А разве тебе есть до него дело? — поинтересовался он, уже собираясь бросить трубку.

Она что-то бормотала о том, что давно не была в Чикаго. Внезапно Николас ощутил такую усталость, что у него подкосились колени. Он упал на ближайший стул и понял, что вполне мог бы назвать сегодняшний день самым ужасным днем своей жизни.

— Послушай, дорогая, если не возражаешь, я расскажу тебе о том, как я провел сегодняшний день, — чеканя каждое слово, произнес Николас. — Ночью мне пришлось трижды вставать к Максу. Потом я взял его с собой в больницу. На сегодняшнее утро было назначено четверное шунтирование. Я чудом закончил операцию, потому что к ее концу едва стоял на ногах. — Николас уже едва осознавал, что он говорит. — Твоя потребность в… как там ты это назвала… ах да, в отпуске могла стоить человеку жизни. — Он опустил руку с трубкой и глубоко вздохнул. — Пейдж, — обессиленно произнес он. — Я не желаю тебя больше видеть. Никогда. — Закрыв глаза, он уронил трубку на рычаг.

Когда несколько минут спустя телефон зазвонил снова, Николас сорвал трубку и заорал в нее:

— Черт побери, я уже все сказал и не собираюсь ничего повторять!

Он перевел дыхание, сделав секундную паузу, но Алистеру Фогерти на другом конце линии этого времени хватило, чтобы отрывисто бросить в трубку:

— Жду тебя у себя в кабинете, Николас. В шесть часов.

Металл в его голосе заставил Николаса отшатнуться от телефона, но в трубке уже раздавались гудки.

Когда Николас снова подъехал к больнице, его голова раскалывалась от боли. Он забыл дома соску, и Макс всю дорогу истошно вопил. В расположенное на пятом этаже административное крыло ему пришлось подниматься пешком, потому что в гараже сломался лифт. Фогерти стоял у окна, поплевывая в обрамлявшие подоконник горшки с клеомами.

  116