В круглых скобочках подпись: «Миссис Грин».
Доктор Уорт очень доволен.
— Какое милое письмо. Теперь у нас есть ее правильный адрес, и ты сможешь писать ей сколько захочешь. Ну, что мы напишем?
На этот раз он разрешает Виктору лизнуть марку. Вкус у нее какой-то чудной.
Глава двадцать первая
Наш рейс в Бостон задержали на несколько часов, и в Кембридж мы попали только к одиннадцати вечера. Взяли такси и поехали в гостиницу, в которой всегда останавливался Тони Векслер, когда приезжал, чтобы исправить все то, что я натворил. Я заплатил за обе комнаты. В портфеле у меня были распечатанная на обычном листке бумаги фотография Виктора и CD-ROM с отсканированным снимком. С того момента, как мы нашли снимок, я все больше молчал, и вид у меня, наверное, был не самый веселый. Во всяком случае, в лифте Саманта обняла меня за плечи.
— Наверное, у меня сахар в крови понизился, — сказал я.
— Давай поужинаем.
Я посмотрел на нее.
Саманта пожала плечами:
— Ничего, для такого случая я сделаю исключение.
Я слабо улыбнулся.
— Пожалуй, я лучше в номер еду закажу.
— Позвони мне, если передумаешь.
В номере я разделся до трусов и заказал по телефону сэндвич с тунцом, но съесть его не смог. Я выставил поднос за дверь и лег на кровать. Глядя на темный экран телевизора, я все ждал, что сейчас он загорится и появится лицо Виктора. Нет, в духов я не очень верю, но я и правда считал, что он хотя бы как-то попробует со мной связаться. Ну ладно, ну пусть не в телевизоре появится. Пусть хотя бы в стену постучит морзянкой или лампой помигает. Я ждал и ждал, а он так и не пришел. Глаза у меня стали сами собой закрываться, и я уже почти заснул, когда раздался тихий стук в дверь.
Я встал, надел штаны и рубашку и выглянул в щелочку. Саманта извинилась за то, что побеспокоила меня.
— Ничего-ничего, я просто немного вздремнул. Входи.
Я отступил на шаг, пропуская ее в номер. Но она так и застыла на пороге. Посмотрела на меня, потом на нетронутый сэндвич.
— Есть не хотелось, — сказал я.
Она кивнула, глядя в пол. Тут я сообразил, что не застегнул рубашку. Пришлось запахнуться.
— Прошу.
Поколебавшись, она все-таки вошла и устроилась в кресле, глядя на зеленый купол Элиот-Хаус.[43] Я встал рядом, и некоторое время мы молча любовались тем, как луна подмигивает нам из-за бегущих по небу облаков.
— Ты видела, какие у него руки? — спросил я.
Она не ответила.
— Как у цыпленка. Видела?
— Видела.
— Трудно представить, что он кого-нибудь мог этими лапками задушить.
— Это ж дети.
Я промолчал.
— Тяжело тебе, наверное, — сказала она.
Я кивнул.
Мы еще полюбовались на небо.
— Спасибо, — сказала она.
Я вопросительно посмотрел на нее.
— Ну, там, в самолете.
— Не за что.
— Ты небось боялся, что я тебя стукну.
— Ничего, пережил бы как-нибудь.
Мы еще помолчали.
— Прости, что я так себя с тобой вела.
— Ничего, все нормально.
Она приподняла бровь.
— Ну может, не все, но почти все, — сказал я.
Саманта улыбнулась.
— Успокойся, все хорошо.
— Терпеть не могу так себя вести. Раньше я всегда умела держать себя в руках. — Она запнулась. — Знаешь, я по тебе скучала, когда уезжала на праздники.
— И я по тебе.
Мы помолчали.
— Подожди еще немного. Ничего, что я это говорю? — спросила она.
— Ничего.
— Нет, не ничего. Нельзя вот так подвешивать человека в воздухе.
— Ничего страшного, Саманта.
— Зови меня Сэм, ладно?
— Хорошо.
— Папа всегда называл меня Сэмми.
— Я тоже могу тебя так звать, если хочешь.
— Давай просто Сэм.
Она ушла, и я снова завалился в кровать. Включил новости. Замелькали лица Буша, Чейни и Райс. Вспомнилась новогодняя вечеринка у Мэрилин. Стало тошно, и я переключился на платный канал.
Зазвонил телефон на столе. Я выключил звук.
— А я думал, ты спать пошла.
— Не разбудила? Скажи, что не разбудила, а то я расстроюсь.
— Я не спал.
Она помолчала.
— Можно, я к тебе обратно приду?
Теперь она была совсем другой. Саманта смотрела мне в глаза, и только тут я понял, что в первый раз она этого не делала. И двигалась теперь раскованней. Может, из-за огромной гостиничной кровати? Или просто мы уже успели друг друга немного узнать и представляли себе, чего хотим? А может, в этот раз она была другой, потому что хотела почувствовать что-то, а не забыться.