Последние отзывы

  68  

И вопрос, стало быть, таков: сделала ли?

Я принял душ, оделся и отправился за покупками.

На Брэттл-стрит располагался магазин дорогой мужской одежды. Я много раз проходил мимо него, но никогда не заглядывал внутрь. А теперь остановился, чтобы осмотреть витрину. Безголовые, облаченные в твид манекены извещали о близящемся начале нового сезона. У задней стены красовались туфли и ботинки – расставленные рядком, точно пирожные, глянцевитые черные и словно бы изжеванные коричневые. Когда я открыл дверь, звякнул колокольчик, и навстречу мне вышел седовласый продавец в элегантном костюме из шотландки.

Измерив мои ступни, он притащил несколько коробок.

– Эти вы будете носить до конца жизни, – заверил он.

Кожа была тугой, новой, неуступчивой. Я спросил, нет ли у них чего-нибудь менее парадного.

Он снял с полки полуботинок, даже на вид бывший куда более мягким.

– «Мефисто». Чудесная обувь. Сносите одну пару и только такие всю жизнь покупать и будете. Сейчас посмотрю, есть ли у нас ваш размер.

Оставшись один, я немедля почувствовал себя неловко. Постоянного источника дохода у меня больше не было, а новые туфли были не так важны, как, скажем, жилье. Надо полагать, Альма не возражала бы против того, что я попытаюсь – с помощью денег, подаренных мне ею на день рождения, – отвратить угрозу бездомности. А воображать, что, купив себе подарок, ты каким-то образом почтишь ее… Это же ни в какие ворота не лезет. И я, не дожидаясь возвращения продавца, натянул мои дрянные башмаки и удрал.

Когда я зашел в продуктовый на углу, в небе уже собирались тучи. Последний отделявший меня от дома сорок девять квартал я пробежал под ливнем и, влетев в холл, замер, орошая пол и ожидая появления ее призрака.

Тишина.

На кухне я включил радио и, так и не переодевшись в сухое, приступил к изготовлению «Захера». Меня трясло от холода, зубы лязгали, отбивая бешеный, неровный ритм. Работал я лихорадочно, бездумно, разводя жуткую грязь, осыпая себя какао, сахаром, мукой, молотя сбивалкой по краям чаши, со стуком опуская на стол банку абрикосового джема, хлопая дверцами шкафчиков, ящиками стола, дверью холодильника. Что угодно, только не тишина. Однако этого шума оказалось не достаточно, и я отыскал станцию, которая передает оглушительный рок, и вопил под нее песню за песней, даром что ни одного их слова не знал. Однако тишина не сдавалась, она просачивалась в пустоты между нотами, растекалась, точно грязная, прорвавшая запруду вода, по полу, поднимаясь до моих лодыжек, до колен, и очень скоро дошла мне до поясницы, потом до груди, я тонул в тишине и потому вывернул ручку громкости до предела, и меня захлестнул ревущий прилив пустоты. Я открутил на полную краны раковины. Открыл духовку и резко сунул в нее торт – так что масло переплеснулось через края формы и зашипело на раскаленных стенках. Потом взял кухонное полотенце, протер мокрые от дождя волосы, до красноты растер щеки и заткнул им же уши, пытаясь наполнить тишину безмолвием и шумом, вдыхая горько-сладкий аромат жженого шоколада.

Компания с ограниченной ответственностью «Палатин и Палатин» занимала последний этаж высотного дома на Бэттеримарч-стрит. Меня, явившегося раньше времени, провели в кабинет, в котором господствовал огромный, обитый кожей письменный стол. За столом возвышалось гигантское кожаное кресло, а за креслом открывался в венецианском окне величавый вид на Бостонскую гавань, дающую приют всему – от пластиковых бутылок до трупов и того, что еще уцелело от прославленного двухсотлетней давности чая^[22]. Если бы по этой воде надумал вдруг прогуляться Иисус, никто бы и глазом не моргнул.

Все, что различалось на стенах и в выставочных шкафчиках кабинета, говорило о богатстве и вкусе, и я уже начал сожалеть о том, что одет так паршиво, чувствовать, что здорово прокололся, когда в кабинет вошел его облаченный в костюм от хорошего портного хозяин. Дородный, очень сутулый, с хриплым, как у подвесного мотора, дыханием, он, прихрамывая, приблизился к креслу, сел, провел покрытой печеночными звездочками рукой по редким, коротко подстриженным волосам и окинул меня откровенно оценивающим взглядом.

– Знаменитый Джозеф Гейст, – сказал он.

Я попытался улыбнуться:

– Знаменитый чем?

Он не ответил. Снял со стопки папок верхнюю, открыл ее, вынул несколько скрепленных степлером документов, надел очки и принялся молча изучать текст, так что очень скоро я ощутил себя представшим перед судом.

  68