– Пошли, Присс! – сказал Джори, распахивая дверь спальни. – Ты подвезешь меня в поселок?
Присс застегнула молнию на сапогах, накинула куртку на плечи и в последний раз виновато взглянула на Мойру, умоляя ее взглядом позволить ей что-то сказать в свое оправдание. Джори пытался выглядеть невинным агнцем, но Мойра не обращала на него никакого внимания, уже утомленная всем этим дешевым спектаклем. Слава Богу, что он не стал обвинять ее в закомплексованности и фригидности и не попытался именно этим объяснить свой гнусный поступок. А ведь вполне мог бы набраться наглости и заявить, что это она сама вынудила его искать утешения у ее подруги.
– Пошли же наконец, Присс! – нетерпеливо повторил он, стараясь не смотреть на Мойру. – Нам пора проветриться.
Мойра с отвращением захлопнула за парочкой бесстыдников дверь, не желая слышать, что Джори взахлеб говорит Патриции, пока они спускаются по винтовой лестнице в прихожую. Когда снизу послышался стук захлопнувшейся входной двери, Мойра вздохнула с облегчением и вышла на балкон, опоясывавший всю островерхую башню.
Внизу, обнесенный высокими каменными стенами, располагался большой внутренний двор полуразрушенного замка, который она привыкла считать своим домом. У Джори это нагромождение камней не вызывало восторга, но Мойра была убеждена, что он просто ей завидует. В свои двадцать восемь лет он был вынужден ютиться в мансарде паба, принадлежащего отцу. Однако наладить свою жизнь он даже не пытался. В отличие от него Мойра четко знала свою цель и посвятила многие годы ее достижению.
Она запрокинула голову и уставилась на свинцовое небо, сулящее буран. Злой холодный ветер нещадно хлестал ее по лицу, взлохмачивая волосы. Боже, подумалось ей, как же она могла мечтать о совместном с Джори будущем? Это же полное ничтожество! Мойра содрогнулась.
Может быть, она всего лишь обманывала себя, строя подобные планы, а в действительности пыталась облагородить их легкомысленные отношения? Похоже было, что так все на самом деле и обстояло. Мойре стало еще тоскливее. В свои тридцать лет она, к сожалению, не имела большого выбора потенциальных супругов. А впереди вырисовывалась унылая картина скучных одиноких будней, заполненных житейскими хлопотами, которые быстро превратят ее в злобную морщинистую старуху. Такая мрачная перспектива Мойру не устраивала. В своем сердце она лелеяла надежду когда-нибудь встретить своего рыцаря. Джори, естественно, не подходил на эту роль.
Маленький юркий «рено», за рулем которого сидела Патриция, выкатился наконец из ворот и, миновав короткую гравийную дорожку, скрылся под кронами развесистых сосен, обрамляющих аллею. Мойра сглотнула ком, шмыгнула носом и повернулась к западу лицом.
Там, на обширной плодородной равнине, паслись тучные бурые коровы и темномордые лохматые бараны; суетились, заканчивая приготовления к надвигающемуся ненастью, фермеры на своих участках; их жены хлопотали на заднем дворе, сновала туда и сюда непоседливая детвора; а над красными черепичными крышами их домиков из труб струился дымок, пахнущий торфом и кизяком. Над гранитными водами озера Лох-Олиш, вдоль берега которого тянулась восточная граница владений Мойры, завис сиреневый туман.
Ее владений! Мойре вдруг стало зябко от мысли, что лиловый туман, обволакивающий окрестности, всего лишь легкая дымка по сравнению с покровом, скрывающим страшную тайну замка Баллантре. И неприятный осадок, оставшийся у нее на сердце после ссоры с Джори и Присс, пустяк, не соизмеримый с грузом забот, обременяющих ее хрупкие плечи.
Мойра припала спиной к перилам балкона и достала из кармана куртки скомканное письмо, прочитать которое так и не решилась до сих пор. Впрочем, его содержание стало ей в общих чертах понятным, едва лишь она взглянула на хмурое лицо Аргуса Дандерса, доставившего ей белый конверт. Банк отказался продлить срок возврата займа, чуда не произошло. Мойра разорвала конверт на две половинки и разжала руки. Обрывки бумаги унесло ветром.
– Кажется, Таггарт, я одна из тех неудачниц, которым если и повезет, то лишь один раз в жизни, – с тоской прошептала она, сдерживая желание выплакать всю свою печаль.
Утрату Таггарта она предчувствовала уже давно, однако это не принесло ей облегчения, когда развязка наступила. Другая бы на ее месте забилась в истерике, а потом впала в черную ипохондрию. Но Мойра стоически превозмогла боль потери почти родного ей человека и сконцентрировала все свои физические и душевные силы для борьбы за место под солнцем.