Особенно,... 
234 
Тут, только тут я поняла всю серьезность момента, — писала В. Фигнер впоследствии. — Нужен был акт. Нужно было решиться сейчас же, сию минуту… Молнией проносится мысль и откидывает все сомнения: "Лишь в действии познаешь всю силу свою". Мгновенно мои руки поднимаются; я касаюсь плеч смотрителя и с силой срываю с него погоны.
Заключенные прекрасно поняли, что после этого должен последовать скорый полевой суд и немедленная казнь В. Фигнер. В тюрьме наступило гнетущее и тревожное состояние, время ожидания неотвратимого. И Н. Морозов сделал все возможное, чтобы дело не дошло до полевого суда, сделал без согласия В. Фигнер и помимо ее воли. С самого начала своего заключения он поставил за правило не заявлять начальству о своих просьбах и желаниях, но теперь речь шла о жизни товарища. И он представил департаменту полиции все дело как результат предшествовавших перед тем тягостных сцен между узницей и жандармами. Это не только спасло жизнь В. Фигнер, но и привело к тому, что смотрителя и коменданта Шлиссельбурга заменили, а старая инструкция не была восстановлена.
Выше уже не раз отмечалось, что попадавшие в Шлиссельбург арестанты исчезали навсегда: они никого не видели, кроме своих тюремщиков, даже оконца в камерах были устроены так, что в них нельзя было увидеть ни неба, ни звезд, ни просторов Ладоги. Только толща крепостных стен, холодные каменные камеры да сырой леденящий ветер, непрерывно дующий с севера…
Карийские беглецы
Политических ссыльных, приговоренных к каторжным работам, отправляли в Сибирь — на Карийские рудники, расположенные в 450 верстах от Читы, главного города Забайкальского края. Рудники эти были собственностью кабинета Его Императорского величества и представляли собой ряд золотых приисков, расположенных вдоль небольшой, но быстрой речки Кары — одного из притоков Шилки.
Каторжная тюрьма для политических ссыльных стояла особняком на откосе (возле Нижнего промысла) и представляла собой большой деревянный дом с красной железной крышей и решетками на окнах. Основное здание тюрьмы состояло из пяти больших и светлых камер, рассчитанных на 50–60 человек, но почти всегда они были переполнены, поэтому теснота в них была неимоверная. Заключенные лежали на нарах вплотную друг к другу, некоторые из арестантов предпочитали спать на скамьях, стоявших по обе стороны длинного стола, и даже на самом столе. Камеры проветривались один раз в сутки, когда заключенных выводили на прогулку: все остальное время им приходилось дышать таким воздухом, что многие из них задыхались или доходили до состояния одурения. Тюремный двор был обнесен частоколом: здесь были выстроены кухни, баня и здание с 12-ю одиночными камерами.
До мая 1882 года политические ссыльные могли, если сами хотели, заниматься промывкой золота. Они смотрели на это как на приятное упражнение для разминки, но потом эти работы были им запрещены: были закрыты и мастерские, и вообще всякое мастерство внутри тюрьмы стало строго преследоваться. Причиной для ужесточения тюремного режима послужил следующий случай.
В начале 1882 года на Кару доставили 30 заключенных, которые раньше содержались в тюрьмах Харькова. По дороге в Сибирь узники лишились нескольких своих товарищей: еще в Минске окончательно сошли с ума и были отправлены в Казанский дом для умалишенных Боголюбов и Александров, в Иркутске умер Дмоховский… Ипполит Мышкин, еще в Харькове мечтавший о побеге, после прибытия на рудники решил исполнить свое намерение во что бы то ни стало. Все вопросы о побеге решались через Михаила Попова, занимавшего в тюрьме для политических ссыльных должность пекаря. Под предлогом исполнения своих непосредственных обязанностей он мог брать конвой и идти почти в любое место. М. Попов завел знакомство с урядником Косяковым и евреем Лейбой, скупщиком краденого золота, и с их помощью раздобыл револьвер и три штыка.
Вне тюремного двора находилось небольшое здание мастерских, где работали каторжане. Однажды вечером они принесли сюда, якобы для какой-то своей надобности, сундук и деревянную кровать, устроенную в виде ящика. Конвойные не обратили внимания, что в сундуке лежал И. Мышкин, а в кровати — рабочий Хрущов. Когда заключенные с конвоем ушли в основное здание тюрьмы, беглецы выбрались через заранее устроенное отверстие в кровле и ушли в сопки. При проверке в тюрьме арестанты укладывали на нары чучела, закутывали их одеялами и говорили, что И. Мышкину и Хрущову нездоровится. Караульные находили это вполне естественным, и никто из них даже не догадывался поближе подойти к мнимым больным. Таким образом, побег в течение 13 дней оставался незамеченным, но как только в тюрьме обнаружили отсутствие заключенных, по всем станциям было разослано предписание задерживать всех подозрительных лиц.
234 
