Он был автором замечательной прозы, к нему приходили стоящие идеи, на уровне его поколения, но ему доставляла удовольствие роль негодяя. Я прочитал все его заметки, более пятисот страниц, написанных от руки на длинных желтых листах. Это были гениальные заметки. Но заметки — это ничто.
Теперь, когда я знал все это, я стал думать о себе. О том, что писал смертные книги. Что, будучи менее счастливым, чем Осано, пытался жить, не имея иллюзии и не рискуя. Что у меня не было ни грамма той любви к жизни и веры в нее, что имел Осано. Я вспомнил, как Осано всегда говорил, что жизнь постоянно пытается уделать тебя. Может быть, именно потому он и жил столь необузданно, всегда яростно сражаясь с неудачами и не смиряясь с унижением.
Много лет назад Джордан приставил пистолет к виску и нажал спусковой крючок. Осано жил всегда в полную силу и закончил эту жизнь, когда уже не оставалось другого выбора. А я — я пытался убежать от нее, спрятавшись под колпаком волшебника. Я вспомнил и другую вещь, которую он повторял: «Жизнь — это значит привыкание». И я знал, что он имеет в виду. Мир для писателя это словно призрак, что с течением времени становится все бледнее и бледнее, и, может быть, именно поэтому Осано бросил писать.
За окном моего рабочего кабинета валил густой снег. Белизна покрыла серые голые стволы деревьев, коричнево-зеленую пожухлость зимней лужайки. Если бы я дал волю своей сентиментальности, я бы с легкостью смог представить улыбающиеся лица Арти и Осано, проплывающие среди снежных вихрей. Но я отбросил это искушение. Я не был ни настолько сентиментальным, ни снисходительным к своим капризам, и не было во мне такой жалости к себе. Я мог жить без них. Их смерть не сделала мою жизнь бледнее, как, возможно, им хотелось бы считать.
Нет, здесь, в моей комнате я был в безопасности. Тепло, светло, и мухи не кусают. И этот ветер, яростно швыряющий хлопья снега в мое окно, не мог достать меня. Нет, я не выйду отсюда. Этой зимой не выйду.
Там, снаружи, дороги обледенели, и мою машину может занести, и тогда смерть надругается надо мной. Какой-нибудь вирус вместе с простудой может проникнуть в меня и отравить мою кровь и спинной мозг. Помимо смерти, были еще тысячи опасностей. Смерть могла заслать своих шпионов сюда, в мой дом, и даже в мой собственный мозг. Против них я предусмотрел защитный заслон.
По стенам своей комнаты я развесил графики. Расписание моей жизни, моей работы, моего спасения: моя защита. Я собрал материал для романа о Римской Империи — чтобы спрятаться в прошлом. Если мне нужно схорониться в будущем — у меня был роман о двадцать пятом веке. Сотни книг стояли на полках — читать, занимать свой мозг.
Я пододвинул огромное мягкое кресло к окну, чтобы можно было в комфорте созерцать падающий снег. Запел сигнальный звонок. Меня звали на ужин. Моя семья собралась внизу и ждет меня, моя жена, мои дети. Что с ними происходило все это время? Я вглядывался в снег за окном, теперь снаружи бушевала настоящая метель. Внешний мир стал абсолютно белым. Снова зазвонил звонок, более настойчиво. Если бы я был жив, я бы спустился вниз, в приветливую уютную столовую и сел бы вместе с семьей за обеденный стол. Я смотрел на снег. Снова звонок.
Я сверился с рабочим графиком. Уже написана первая глава о Римской Империи и десять страниц заметок к роману о двадцать пятом столетии. В это мгновение я принял решение, что буду писать о будущем.
Опять звонок, долгий и настойчивый. Я закрыл на ключ двери своего кабинета и, спустившись вниз, прошел в столовую, и, входя в нее, облегченно вздохнул.
Все они были здесь. Уже почти взрослые дети, которые скоро покинут нас. Милое лицо Валери. Она в домашнем платье и переднике, ее роскошные волосы забраны назад. Щеки ее раскраснелись — может быть, из-за жара плиты, а может быть, после ужина она пойдет на свидание с любовником? Возможно ли это? Узнать это я не имел возможности. Даже, если так, стоит ли жизнь того, чтобы выяснять такие вещи?
Я сел во главе стола. Обменялся шутками с детьми. Я принялся за ужин. Улыбался Валери и хвалил еду. После ужина я вернусь в свою комнату, буду работать и чувствовать себя живым.
Осано, Маломар, Арти, Джордан. Мне не хватает вас. Но вы не достанете меня. А вот те, кого я люблю, сидящие за этим столом — могут когда-нибудь, и мне об этом нужно беспокоиться.
Во время ужина мне позвонил Калли и попросил, чтобы я встретил его в аэропорту. Он приезжает в Нью-Йорк по делу. Больше года я ничего не слышал о Калли, и по его голосу я мог судить, что у него неприятности.