– Приведите ко мне сегодня вечером Йергена – и эти чеки ваши.
Хонни отшатнулся.
– Нет-нет! – сказал он. – Я не могу этого сделать. С чего это вы решили, что я на такое пойду?
Моска стал наступать на него, протягивая голубые чеки. Хонни попятился, шепча:
– Нет, я не могу.
Моска понял, что упрашивать бесполезно. Он взял со стола портфель и отдал его Хонни со словами:
– Во всяком случае, спасибо, что сказали.
Оставшись один, он долго стоял посреди комнаты. Его голова вздрагивала, словно с каждым ударом сердца кровь наполняла огромную вену.
Он почувствовал слабость и головокружение и вдруг стал задыхаться в спертом воздухе комнаты.
Он оделся и вышел из общежития.
Он тихо пробрался в квартиру на Курфюрстеналлее и встал перед дверью в гостиную. Он слышал легкий скрип детской коляски и, войдя, увидел, что фрау Заундерс катает коляску по полу. Она сидела на диване, в левой руке держала книгу, а правой ухватилась за кремовый бортик коляски.
Она сидела величественно и спокойно, с выражением стоического приятия горя. Ребенок спал. На его розовом лобике выделялись голубоватые жилки, и совсем крохотная жилка, точно хрупкий листик на ветке дерева, пульсировала на закрытом веке.
– Ребенок здоров? – спросил Моска.
– Все в порядке, – кивнула фрау Заундерс.
Она отложила книгу, отпустила коляску и сцепила ладони.
– Вы получили мою посылку? – спросил Моска. Неделю назад он послал ей большую коробку продуктов.
Она кивнула. Выглядела она постаревшей. В ее позе и в ее манере говорить Моске почудилось что-то знакомое.
Он спросил, отведя взгляд:
– Вы можете еще оставить у себя ребенка?
Я заплачу любую сумму. – У него опять заболела голова, и ему захотелось спросить, есть ли в доме аспирин.
Фрау Заундерс взяла книгу, но не раскрыла. На ее суровом лице не было ни тени присущего ей иронического добродушия.
– Герр Моска, – сказала она ледяным тоном, – если вы согласитесь, я могу усыновить вашего ребенка. Это решит все проблемы. – Она произнесла эти слова спокойно, но вдруг слезы брызнули у нее из глаз. Она уронила книгу на пол и стала вытирать струящиеся по щекам слезы.
Моска только теперь понял, что же в ее облике показалось ему таким знакомым: она вела себя в точности как его мать, когда он заставлял ее страдать.
Но она не была его матерью, и ее слезы не могли тронуть его до глубины души. И все же он подошел к дивану и взял ее за руку.
– Я что-то не то сделал? – спросил он спокойно, словно и впрямь хотел понять.
Она вытерла слезы и тихо сказала:
– Вам безразличен ребенок, вы ни разу не пришли за все это время. Разве она могла предположить, что вы окажетесь таким? Как ужасно, как это ужасно – ведь она так любила вас обоих! Она всегда повторяла, какой вы хороший! И когда падала, она протянула руки к ребенку. Ей было так больно, она так кричала, но даже в тот момент она думала о ребенке. А вы совсем не думаете о нем. – Она остановилась, чтобы перевести дыхание, и продолжала чуть ли не истерически:
– Вы очень плохой человек, вы обманули ее, вы ужасный человек! – Она отдернула руку и вцепилась в коляску.
Моска отошел от дивана. Он спросил, заранее догадываясь об ответе:
– Скажите, что мне делать?
– Я знаю, чего бы ей хотелось. Чтобы вы забрали ребенка в Америку и обеспечили ему там счастливую, спокойную жизнь.
Моска сказал просто:
– Мы же не были женаты, так что ребенок – гражданин Германии. Оформление займет много времени.
– Я могу нянчить его, пока вы оформляете все бумаги. Вы сделаете это?
– Вряд ли мне это удастся, – ответил он.
И вдруг ему захотелось поскорее уйти. У него опять страшно разболелась голова.
Фрау Заундерс холодно сказала:
– Так вы хотите, чтобы я его усыновила?
Он посмотрел на спящего младенца. И ничто в его душе не шевельнулось. Он достал из кармана подписанные им чеки «Америкэн экспресс» и положил на стол.
– Я не знаю, что со мной произойдет завтра. – И с этими словами пошел к двери.
– Когда вы придете снова навестить своего сына? – злобно спросила фрау Заундерс. Ее лицо выражало полнейшее презрение. Моска обернулся.
Боль стальным обручем стиснула ему виски, он хотел было выйти из комнаты, но ее взгляд был для него невыносим.
– Почему вы не скажете мне правду, почему вы не скажете мне всего, что вы обо мне думаете? – Он словно не замечал, что кричит. – Вы считаете, что я во всем виноват, вы считаете, что она умерла потому, что я не смог спасти ей жизнь?