Тут ему в голову пришла идея. Он схватил Моску за руку:
– Слушай, вот какое дело. Я уезжаю на недельку с фрау Майер в горы под Марбург. Поехали с нами. Я найду тебе девочку, миленькую симпатяшечку. Отлично проведем время: крестьянская здоровая еда, море выпивки. Ну давай, соглашайся!
– Ну конечно, что за разговор! – улыбнувшись, ответил Моска.
Эдди весело расхохотался.
– Вот это по-нашему, Уолтер. Отлично! – Он хлопнул Моску по плечу. – Отправляемся завтра вечером. Погоди-погоди, вот увидишь горы! Красота! – Он помолчал и добавил участливо, почти по-отечески:
– Может быть, мы еще придумаем, как нам перевезти твоего ребенка в Штаты. Ты же знаешь, Уолтер, она этого очень хотела. Больше всего на свете. – И он смущенно улыбнулся. – Ну, приходи. Пропустим по маленькой.
– Так приведешь ко мне Йергена? – спросил Моска.
Эдди с сомнением посмотрел на него. Моска пояснил:
– Если честно, Эдди, то я совсем на мели.
Надо оставить деньги фрау Заундерс для ребенка.
Да и мне нужны бабки, чтобы поехать с тобой в Марбург. Если, конечно, ты не собираешься платить за меня всю неделю. – Он постарался говорить искренне. – Ну и, сам понимаешь, мне позарез нужны деньги, чтобы вернуться в Штаты. Вот и все. А я заплатил этому шаромыжнику хрен знает сколько!
Эдди сдался.
– Ладно, я его приведу, – сказал он. – Прямо сейчас и пойду. А потом сразу спускайся к нам.
Договорились?
– Заметано, – ответил Моска.
Выпроводив Эдди, Моска оглядел пустую комнату. Его взгляд упал на письма. Он взял одно, сел на кровать и начал читать. Дойдя до конца, он понял, что не видел ни строчки. Пришлось читать заново. Он пытался соединять слова, чтобы они выстроились в осмысленные предложения. Но они просеивались сквозь сознание и растворялись в гомоне голосов и топоте ног, сотрясавших общежитие.
"Пожалуйста, приезжай, – писала мать, – ни о чем не думай, просто приезжай домой. Я позабочусь о ребенке. Ты можешь закончить колледж, тебе же только двадцать три, я всегда забываю, как ты еще молод, – ведь ты отсутствовал шесть лет.
Если тебе сейчас плохо, помолись господу, он единственный, кто поможет тебе. Твоя жизнь только начинается…"
Он бросил письмо на пол и растянулся на кровати. Внизу уже началась вечеринка, звучала приятная музыка, кто-то смеялся. Головная боль вернулась. Он выключил свет. Крошечные желтые глазки часов сообщили ему, что сейчас половина седьмого. Еще полно времени. Он закрыл глаза.
Он стал думать о своем возвращении домой – как он будет каждодневно видеть мать, ребенка, как встретит другую девчонку, женится. Но ему суждено носить похороненную глубоко в душе эту другую жизнь – свою ненависть ко всему, во что верят они. Его жизнь станет надгробной плитой, под которой будет покоиться все, что он видел, чувствовал и пережил. Он с удивлением вспомнил, что он кричал фрау Заундерс. Эти слова сами собой сорвались с языка. Он ведь никогда так не думал. Но теперь он осознал все свои ошибки и усилием воли заставил себя думать о чем-нибудь другом.
В его сонном сознании рождался образ Геллы: вот она с ребенком сходит с теплохода, встречается с его матерью. Вот они сидят в гостиной и каждое утро, каждый вечер видят друг друга. Он уснул.
Ему снилось, что он приезжает домой и на двери висит табличка с надписью: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, УОЛТЕР!», что Гелла жива и осталась в Германии; во сне он вернулся на год назад; он не поехал искать Геллу, она не держала в руках буханку серого хлеба, не выронила ее на пол, он открыл другую дверь, и за дверью его ждали мать. Альф, Глория; он вернулся к ним из какого-то кошмара, и они купались в сиянии света.
Но потом мать держала в руке кипу фотографий, и он заметил в углу комнаты люльку, а в ней спящего ребенка и очень испугался, а они сели и стали передавать друг другу фотографии, и мать сказала:
«О, а это что такое?» – он посмотрел и увидел себя в куртке и юбке из одеяла, он стоял над разверстой могилой – и ответил, смеясь: «А, это моя третья жертва» – и захохотал без удержу, а Альф рассердился и, стоя на деревянной ноге, заорал:
«Это заходит слишком далеко, Уолтер, это заходит слишком далеко!» Все встали, а мать ломала руки, и он увидел самого себя, его губы шептали: «До свидания, до свидания» – и все погрузилось во мрак. Но тут вошел Вольф со свечой – они с Вольфом были в погребе. Вольф поднял свечу высоко над головой и сказал: «Ее здесь нет, Уолтер, ее здесь нет», – и он почувствовал, как мягкий пол, засыпанный битым кирпичом, уходит из-под ног, уносит его куда-то вниз от пламени свечи, и он закричал…