– Но вы положили только десять, – сказал полковник.
Моска перестал трясти кости и склонился над столом. Он не мог поверить, что полковник, старый армейский служака, не знает правил игры в кости.
– При четырех очках, полковник, вы должны ставить два против одного, – сказал он, с трудом сдерживая гнев.
Полковник повернулся к одному из стоящих рядом младших офицеров:
– Это так, лейтенант?
– Так, сэр, – сказал тот смущенно.
Полковник бросил на стол двадцать долларов.
– Ладно, мечите!
Два красных кубика ударились о борта стола, быстро перекатились по зеленому полю и неожиданно остановились – оба двумя белыми точками вверх. Моска долго смотрел на кубики, прежде чем взять деньги, и громко произнес:
– Никогда не видел картины чудеснее.
«Нет смысла больше рисковать своей удачей», – подумал он. Он бросил на стол еще несколько банкнот и после нескольких бросков снизил ставки. Он играл с переменным успехом. Когда кости взял полковник, Моска перекрыл его ставку. Полковник бросил – неудачно. Во второй раз – та же картина. Моска взял деньги. Полковник сказал беззлобно:
– С вами бессмысленно играть – вам сегодня везет. – И, улыбнувшись, вышел из зала.
Моска понял, что не прав, что полковник и впрямь не силен в правилах игры в кости и вовсе не пытался воспользоваться своим чином, чтобы утереть ему нос.
Атмосфера вокруг стола немного разрядилась, офицеры перестали испытывать неловкость, и беседа оживилась. Официант трудился не покладая рук, едва успевая выполнять заказы. Адъютант подошел к бару, сел на табурет, подождал, пока официант наполнит его стакан, отпил и окликнул:
– Моска, подойди на минутку.
Моска взглянул через плечо. Метал Эдди Кэссин, и после него должен был метать он.
– Сейчас, только метну, – сказал он.
Эдди метнул удачно, но Моска перебил его кости и подошел к терпеливо дожидавшемуся адъютанту.
Адъютант внимательно посмотрел прямо ему в глаза и сказал:
– Какого хрена ты учил полковника, как надо делать ставки?
Моска немного смутился.
– Черт, – сказал он, – он же хотел заключить со мной пари. Кто же делает ставку на равных на четыре очка?
Адъютант продолжал тихим вкрадчивым голосом, словно разговаривал с непонятливым мальчишкой:
– У стола было десять офицеров. Они же не стали объяснять ему, как делать ставки, и если бы они объяснили, то сделали бы это в куда более вежливой манере. Как ты думаешь, почему ему никто слова не сказал?
Моска почувствовал, как его лицо заливается краской. И вдруг заметил, что игроки замолчали, перестав метать кости, – все слушали их разговор.
Ему стало ужасно неловко – так бывало в первые месяцы в армии. Он передернул плечами.
– Я думал, он не знает, – вот я и сказал ему.
Адъютант поднялся.
– Ты думаешь, раз ты гражданский, тебе это сойдет с рук. Но ты дал понять, что полковник якобы пытается использовать свое положение, чтобы надуть тебя на десять долларов. Запомни одну вещь, приятель: мы можем тебя в момент отправить обратно в Штаты, если захотим, и, насколько я понимаю, у тебя есть некие причины очень этого не хотеть. Так что полегче. Если полковник чего-то не знает, его сослуживцы придут ему на помощь. Ты оскорбил командира и всех офицеров в этом клубе. Смотри, чтобы это больше не повторялось.
Против воли Моска уронил голову, в душе его клокотал стыд и гнев. Он видел, как за ним наблюдает Эдди Кэссин и на губах у Эдди играет легкая довольная улыбочка. Моска услышал, как адъютант говорит презрительно:
– Моя бы воля, я бы вас, гражданских, на пушечный выстрел не подпускал к офицерскому клубу. Что вы можете знать об армии!
Машинально Моска поднял глаза. Он отчетливо увидел перед собой лицо адъютанта, его серые честные глаза и бесстрастное открытое лицо, приобретшее теперь строгое выражение.
– Капитан, а сколько у тебя боевых звезд? – спросил Моска. – В скольких десантных операциях ты участвовал?
Адъютант уже сидел на табурете и попивал из стакана. Моска чуть не замахнулся на него, когда он заговорил:
– Я не это имею в виду. Многие из офицеров, здесь находящихся, возможно, совершили куда больше подвигов на войне, чем тебе может даже присниться, но никто из них не позволит себе ничего подобного. – Голос адъютанта был мертвенно-спокойным, холодным, рассудительным, но не примирительным.