39 
Шофер закашлялся и оторвал голову от руля. Сонным взглядом посмотрел на «светлячок», потом перевел взгляд на Горыча. Горыч лениво потянулся.
– Ну и накурено… – покачал головой шофер. – Чуть не задохся.
– Где накурено?! – удивился Горыч.
Шофер сосредоточился, на пробу вдохнул несколько раз носом воздух.
– Да, странно, – сказал он. – А ведь только что чудом не задохся во сне.
– Так, наверно, во сне и пахло табаком, – предположил Горыч.
– Верно, – после короткой паузы согласился шофер. – Сон хороший был, только не весь.
Горыч повернулся к шоферу лицом, опершись плечом о спинку сидения.
– Не весь хороший?! – переспросил он.
– Нет, не весь правдивый…
– Ну ты даешь! Сон, да еще и правдивый захотел! – Горыч улыбнулся.
– Да ты понимаешь, – говорил, словно оправдываясь, шофер. – Там почти все было как на самом деле, когда я только на шофера выучился… но только все хорошее. Понимаешь? Я один раз в жизни чужой орден надевал. Ну, там эта история закончилась печально. Председателя колхоза и партсекретаря арестовали… и еще несколько человек; а меня – нет, потому что я всю правду рассказал, как все было. Но, понимаешь, во сне ничего этого не было!
– Ну если б не проснулся, может, и увидел бы продолжение, – без особого интереса к разговору сказал Горыч.
– Да. Зря проснулся, – кивнул шофер. – Интересно было б все увидеть. Я ведь и лица их всех уже забыл, а тут во сне узнал их сразу и вспомнил.
– Ну вот, – снова потянулся Горыч. – А говорят, что во сне мы видим то, чего нам в жизни не хватает!
И длилась ночь, лишенная светил и времени. Катилась машина по невидимой в темноте, наклоненной плоскости земли. Катилась не спеша, повинуясь неясному закону сопротивления мрака свету, движущемуся в нем. Обитатели кабины чередовали долгие разговоры о прошлом с настолько же долгими молчаниями о нынешнем, как бы пытаясь хотя бы так разделять застывшее время на определенные промежутки. Странное существование в темноте не только нарушало собою какие-то ранее непреклонные научные законы – катилась машина, у которой уже невесть когда закончилось горючее, и так же спокойно загорался прожектор, неизвестно откуда напитываясь электричеством; нарушились и обычные, более вечные законы природы: и Горыч, и шофер давно ничего не ели, но чувства голода не возникало. Тревожила их иногда жажда, но и о ней они забывали, вспоминая солнечный свет. Хотя воспоминания о солнечном свете также не бывали долгими: от этих воспоминаний нестерпимо болели глаза, и тогда приходило время разговоров о прошлом, и удивительно, что прошлого было так много, что не будь этой темноты и не прервись день вчерашний – этого прошлого хватило бы и на будущее, хватило и осталось бы оно даже для следующего поколения. Но поколения не рождаются в темноте. Для них нужен свет.
12
Легкие кучерявые облака летели на запад. Летели необычайно быстро. Харитонов провожал их завистливым взглядом. Им помогал ветер, а здесь, внизу, под деревьями, воздух стоял недвижимо, все живое передвигалось лишь собственными усилиями, отчего у человека, тянувшего шнур, возникало чувство несправедливости. Но не было у Харитонова обиды на природу. Чем могла, она кормила его. Как могла, помогала в пути или, по крайней мере, не мешала, не создавала лишних препятствий. Уже не думал Харитонов о том, что кто-то, получив из его рук конец бикфордова шнура, пойдет по нему к берегу Японского моря, но все равно надо было идти дальше и надо было тянуть шнур вперед, в неведомое будущее. Ведь только этот шнур мог как-то объяснить, кто такой Харитонов, откуда он и почему в пути. И не важно, поверят ли ему. Важно, что цель его странствия реальна и понятна.
Идя следом за облаками, Харитонов вышел к небольшой сгоревшей деревеньке, прятавшейся в таежной глуши. Несколько больших пепелищ, тут же колодец, бочка с водой. Харитонов подошел к колодцу, заглянул в него и увидел глубоко внизу отражение неба. Сбросил с плеча вещмешок и присел на сруб. Обидно стало ему, что первое встреченное им на пути человеческое жилье было сгоревшим, и не у кого спросить, как быть дальше, куда идти. И не узнать, что случилось с этой деревенькой и ее жителями.
Механическое шипение отвлекло Харитонова от его мыслей. Он оглянулся, пытаясь определить, откуда донеслось это шипение, и неожиданно услышал такой же механический голос:
39 
