60 
Рука потянулась за спину и нащупала бикфордов шнур.
Да, шнур был на месте, и почему-то именно сейчас возникло желание достать спичку и поджечь его.
И представил себе Харитонов, как огонек с шипением спешит по шнуру и через какое-то время где-то далеко, но не очень далеко, а в пределах видимости, раздастся первый оглушающий всех взрыв, а за ним последуют другие, покрывая землю осколками, обломками, лесными пожарами. И долго будут бушевать эти пожары, но не дотянется их пламя до Харитонова, остановившегося в этих садах. И не надо будет ему продолжать свой путь, потому что исчезнет шнур, из-за которого он отправился в дорогу и который постоянно напоминал ему о каком-то уже полузабытом долге. Останется он в этих садах и станет садовником, и не нужны ему будут люди. И не он их будет искать, а наоборот, потому что им нужны будут яблоки, груши, им нужен будет урожай этого сада, способного накормить тысячи и тысячи людей.
На лбу выступила испарина. Круговерть мыслей остановила его, и он медленным взглядом обвел окружавшие его деревья.
И далеко в межрядье он увидел маленькую фигурку идущего человека. Но не было ни сил, ни желания бежать к нему, кричать, махать руками и радоваться встрече.
Харитонов стоял и смотрел, как увиденный им человек не спеша шел в его направлении, шел спокойной деловитой походкой, словно и не видел его, Харитонова, или же видел, но не считал нужным радоваться этому или удивляться.
Он остановился в двух шагах от странника. Был одет в синюю форму НКВД с оторванными петлицами и пуговицами. Снял лопату с плеча и воткнул ее в землю между собой и Харитоновым. Потом сказал: «Добрый день!»
– Здравствуйте, – заторможенно ответил Харитонов.
Незнакомец остановил взгляд на шнуре, тянувшемся за странником.
– Связист? – спросил он.
– Нет, подрывник, – ответил Харитонов.
– А куда идешь?
– В Москву.
Незнакомец еще раз кивнул, выдернул лопату и собрался было уйти.
– Подождите, – остановил его Харитонов.
– Зачем? – спросил тот.
– Скажите, где я сейчас?
Незнакомец усмехнулся.
– В саду.
– А где здесь люди? Совхоз или что? – сбивчиво спрашивал Харитонов.
– Нет, здесь просто сад, – дружелюбно отвечал незнакомец. – А людей нет. Были, но уже нет.
– А вы кто?
– Садовник.
– Один садовник на такой огромный сад?!
– Да, – подтвердил незнакомец. – Он же не плодоносит.
– Болен?
– Нет. Просто не плодоносит. Здесь раньше расстрельное поле было. Сюда врагов народа свозили на ликвидацию. И, конечно, про последнее желание перед смертью спрашивали. А я охранником был, вот я их и научил. Говорю, желание должно быть необычным, тогда разрешат его выполнить. Говорю, попросите разрешить вам перед смертью фруктовое деревце посадить. Это ж не последнюю папиросу выкурить или газету перед смертью прочитать. Вот они мне тут сад и садили. Конвойных я знал, так они мне в эшелонах с врагами и саженцы привозили. Так что здесь каждое дерево руками выдающегося врага народа посажено. Цветут красиво, дышать трудно – от запаха пьянеешь, а вот плодов нет. Бессмыслица какая-то…
– А село какое-нибудь здесь есть? – с отчаянием спросил Харитонов.
– Зачем село? Город есть. Недалеко. Вот так прямо и ступай. Как раз сад к городу и выходит.
Харитонов поблагодарил и пошел в указанном направлении.
– Подожди! – остановил его крик садовника.
Странник обернулся.
– Ты запомни! Если приговорят, попроси деревце посадить! Не забудь!
Харитонов кивнул и пошел дальше.
Позади осталась табличка: «Посадка 1951 года», а впереди с линией горизонта сливались ровные ряды садовых деревьев.
18
Долгий путь машины в полной темноте, да еще и по неглубокой воде, заставил Горыча вообще усомниться в любых физических законах прошлого довоенного времени. О том, что машина катится под уклон, он уже не думал. Могла ли вода равно покрывать склон любого, пусть даже невысокого холма, при этом не стремясь стечь куда-нибудь в низину, чтобы заполнить выемки или просочиться вглубь? Даже вообразить такое мог лишь человек, благодушно относящийся к мистике, но Горыч был из другой породы людей. Он до гудения в голове искал научную и при этом легко объяснимую причину любых явлений, с которыми его сталкивала жизнь. Увы, здесь, в этом постоянном мраке, уже одним своим присутствием нарушавшем не только вечные законы мироздания, но и противоречившем Библии, словно не разделил Господь в день третий мир на день и ночь, думать о логике было тщетным занятием.
60 
