193

Киев. Июль 1992 года. Суббота.

«Свидетельство о разводе» в чем-то приятнее глазу и на ощупь, чем «Свидетельство о браке». В первый раз, после развода со Светкой, я этого не ощутил. Тогда все было как бы всерьез. И мрачноватое свадебное застолье в ресторане «Дубки», и записка от Светланы о необходимости развода, да и сам развод, осуществленный без моего физического присутствия и участия. Теперь наоборот – сердце пело о свободе, хотя никто на мою свободу не посягал. Но ведь печать в паспорте была настоящей, и она, можно сказать, «неприятно чесалась», как блошиный или комариный укус. Теперь ее отменили другой печатью. «Чесотка» прошла, захотелось отметить это дело. И я отправился в магазин, куда меня уже несколько раз посылала «по-доброму» Вера. Потратил пятьсот баксов и превратился в мальчика с обложки цветного венгерского журнала. На американский или французский журнал я еще не тянул. Но потраченные доллары добавили мне самоуверенности, и я тут же позвонил на работу Вере и пригласил ее в бар. К моему удивлению, она согласилась.

Мы встретились вечером и, совместными усилиями выбрав симпатичный бар на Подоле, зависли там до часу ночи, до начала стрип-программы. Стриптиз Веру не интересовал, к тому же после десятка бокальчиков мартини она начала зевать.

Яркое звездное небо прибавляло нам минимум бодрости, необходимой для того, чтобы пешком подняться по Владимирскому спуску. Время от времени мы останавливались и обнимались, облизывая друг друга поцелуями. Как подростки. И мне, как подростку, было некуда повести готовую остаться со мной до утра Веру. Бродить с ней, покачивающейся при каждом шаге, по безлюдным городским улицам тоже было неразумно. И я, взяв возле гостиницы «Дніпро» такси, отвез ее домой, на Печерск. Таксист вытряхнул из меня десять долларов, а когда я засопротивлялся, сказал: «Что ты жмешься! Твой пиджак пол моей машины стоит!» Спорить с ним я не стал. Отдал зеленую десятку и пошел домой пешком. Пиджак, кстати, стоил сто восемьдесят баксов, так что в лучшем случае он тянул на четверть его старой «Волги».

194

Киев. 16 января 2005 года.

Этот казак с булавой мне даже ночью снился. А теперь я пью кофе на кухне, любуюсь заснеженным городом с высоты тринадцатого этажа и думаю: «Мне ведь не сказали, как должна будет висеть картина – вертикально или горизонтально? Мне просто дали размеры – два на метр шестьдесят. Картину мне директор подсунул вертикальную. Себе бы я такую дома не повесил, но для рабочего кабинета премьера – в самый раз. Грозный казак с булавой в руке смотрит довольно злобно куда-то в сторону. Во всяком случае очень патриотичная картина, так что премьер, который разбирается в искусстве еще меньше меня, вряд ли станет возражать. Ему ведь главное размеры. И выражение лица у казака точно такое, как обычно бывает у премьера. Интересно бы знать, на какую стенку он ее повесит. Хорошо, если повесит так, чтобы казак смотрел на входящего в кабинет. Эффект может получиться улетный – двойной взгляд. Что-то вроде стереовидео!»

А снежок за окном сыплет. Светлана спит. Я оглядываюсь на прикрытую кухонную дверь, потом провожу взглядом по кухне и вижу на плоской хромированной половине мойки два коньячных бокала с отпечатками разной помады.

Поднимаюсь, открываю дверцу тумбы под мойкой, вижу в мусорном ведерце две пустые бутылочки от коньяка «Коктебель». Когда они успели?

Вспоминаю прошедший вечер, и тут меня словно подбрасывает. Я же домой пришел около полуночи. До полдвенадцатого сидел на работе в ожидании какого-то очень важного звонка из-за границы. Шеф так и сказал: сиди, пока звонка не дождешься! Я кунял, а когда очнулся, оторвав голову от рабочего стола, на часах была половина двенадцатого. Вызвал машину и поехал домой. И дома было тихо, когда я вошел.

Я выхожу из кухни, заглядываю тихонько в нашу спальню. И вижу, что Светлана опять спит в обнимку с Жанной. Жанне, видимо, было ночью жарко. Ее повернутое ко мне и к Светлане лицо лежит на подушке, но одеяло отброшено и прикрывает только ягодицы. Красивая спина и маленькая аккуратная грудь вызывают у меня подспудный интерес. Точнее, я просто отмечаю эту красоту, как бы «на потом», а думаю совершенно о другом. Думаю о том, что я Светлане совершенно не нужен. По крайней мере, сейчас. Ей нужна женщина, которая ее поймет лучше, чем любой самец, пусть даже очень сообразительный. Она же переживает смерть малышей. Это переживание наверняка физиологическое. Эмоциональное и физиологическое. На уровне инстинкта. Это мы, мужики, существа рациональные до корысти. Подтвердить это могу тут же своими недавними действиями. И тем, что я скрываю от Светланы результаты своих анализов, и тем фактом, что я согласился на рафинирование своей спермы ради рождения здорового ребенка.

  169