51 
Мы закрываемся на кухне. Через закрытые застекленные двери слышен телевизор, работающий в гостиной. Дима смотрит «Неуловимых мстителей». Это его любимый фильм. Он знает его наизусть и время от времени вдруг выдает оттуда цитаты. Иногда даже к месту.
– Мне путевку в Трускавец дают, – говорит мать.
Мы сидим друг напротив друга за кухонным столом.
– Ну так езжай!
– Но ты ведь на работу собирался устроиться. А тогда с кем Димочка будет?
– Могу пока не устраиваться, – пожал я плечами.
– Тебе бы лучше поучиться еще.
– Но учеба ведь всегда с сентября начинается, а сейчас только март.
Мама задумчиво кивает.
– Путевка с двадцать пятого, – говорит она. – И надо мне подлечиться, а то чует мое сердце: не выдержу!
Я не спрашиваю, чего или кого она не выдержит. И так ясно – устала. По лицу видно, что плохо спит и не следит за собой.
Она опять молчит и о чем-то думает.
– Ладно, – вздыхает. – Позови Диму.
– Ты что, хочешь ему про Трускавец сказать?
– Да.
Я иду в гостиную. Несколько раз трясу Диму за плечо, пока он наконец не отрывает взгляд от экрана.
– Иди на кухню, мать зовет!
Он нехотя встает и уходит, а я сажусь на нагретое его задницей место на диване.
Несколько минут смотрю фильм, и вдруг крик, звон разбитого стекла. Я влетаю в кухню, а мне навстречу Дима. У него в руке половник, на лице – ярость. Он проносится мимо меня, убегает в гостиную, и уже в кухне, обожженный морозным ветром, влетевшим через разбитое окно, я слышу, как и в гостиной звенит разбитое стекло.
У матери онемевшее, бледное лицо, испуганный взгляд. Она сидит, прильнув спиной к плите.
Я не знаю, что делать. Под ногами хрустит стекло. Возвращаюсь в гостиную. Там тоже холод и оконные стекла на полу. Дима закрылся в спальне.
Я возвращаюсь в коридор, надеваю свою бежевую гэдээровскую шубу из искусственного меха. Заглядываю в спальню.
Дима сидит на своей кровати и, наклонив голову, смотрит на валяющийся у ног половник. Я поднимаю половник и ухожу в кухню.
Через полчаса мы сидим уже на другой кухне, у соседа по лестничной площадке. Сидим и греемся. Пьем с соседом горячий чай. Дима зевает. Вскоре сосед отводит его в спальню к своим детям. Расстилает ему на полу матрас и спальный мешок.
Теперь мы сидим на кухне втроем. Жена соседа тоже спит.
Мать вдруг заплакала. Ее прорвало.
– Придется его в психушку отдавать, – говорит она сквозь слезы.
– Женить его надо, – говорит сосед. – Сразу вся дурь из головы и выйдет. Женатые успокаиваются быстро.
– Вон, – мать кивает на меня, – уже женился раз, а что толку? Ни постоянной работы, ни постоянных друзей!
– Один раз – это мало, – говорит сосед, добавляя в свой чай коньяка. – Надо еще пробовать! Надо искать, пока не найдет такую, с которой заживет радостно и с удовольствием!
С каждым глотком чая сосед говорит все громче и громче. Хочется сделать ему замечание, но ведь мы у него дома. Он нас приютил на ночь и, наверно, не знает, что дальше с нами делать. Хорошо, что Диме нашлось место на полу в детской. А нам с мамой, видимо, придется до утра на кухне сидеть.
Дверь приоткрывается, и в кухню заглядывает сонная жена соседа в голубой ночной рубашке.
– Ты потише, – просит она мужа. – А то детей разбудишь!
– Да иди ты… спать, – говорит сосед, но на лице прочитывается что-то матерное. – Видишь, у соседей какое несчастье!
И жена послушно прикрывает дверь.
Тем не менее следующие два часа все мы разговариваем почти шепотом. Сосед, допив чай, начинает кунять. Потом говорит, что ему на работу утром. И уходит, оставляя нас с матерью на кухне. Там мы с ней и сидим до утра. Молча. В какой-то полудреме.
65
Киев. 13 мая 2004 года.
Без пяти два я заглянул в зал торжественных церемоний и увидел за массивным дубовым столом даму в бордовом бархатном платье. По ее лицу было видно, что в последнее время она увлеклась диетой. Бледность немного обвисших щек была закрашена пудрой, в глазах – усталость.
Я быстренько подошел, перегнулся через дубовый стол. Протянул ей конвертик с сотней долларов.
– Пожалуйста, без официоза! – прошептал я убедительно. – Только теплые человеческие слова!
Она поначалу растерялась, но тут ее взгляд упал на раскрытый ежедневник, где напротив времени «14.00» стояла моя фамилия. За фамилией виднелись какие-то значки, может быть, сокращения. Во всяком случае взгляд ее наполнился после этого решительностью и приветливостью.
51 
