Джон встал, обнял ее, прижал к груди.
— А мы здесь. Ты и я. Я люблю тебя. И побаиваюсь, — недоуменно добавил он, — но все равно люблю. Простишь меня, что не успел все рассказать?
Джейн подумала несколько секунд.
— Прощу. Если других секретов нет, — она отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза. — Есть еще секреты?
— Только один, — Джон сел и усадил ее к себе на колени. И рассказал о Мэри-Джо…
— Так теперь она все знает? — спросил Генри, потягивая холодное пиво в «Синем кабане». — Хорошо. Я уже путаюсь в том, кто что знает.
— Ты бы ее видел, когда позвонила тетушка Мэрион. Она маленькая, но очень сильная. Поверь мне, Джейн Престон, которая скоро станет Джейн Романовски, совсем не хрупкая.
— Она правда тебя любит?
— Настолько, что расплакалась, когда я рассказал о Мэри-Джо. Казалось, она хотела вломиться к Харрисону, оторвать ему голову и ему же скормить.
— Отлично. Она мне нравится. Ну а теперь, когда эта Молли исчезла со сцены, в наших планах что-нибудь изменилось?
— Нет. Мы можем рассчитывать на Джима Уотерса, но я не хочу делать ставку только на него.
Генри кивнул:
— Правильно. А то получится великое разоблачение, которого никто не увидит и. не услышит.
Джон допил пиво.
— Можно поменять тактику. Брэнди не будет заманивать сенатора, вместо этого мы пришлем ему записку. Пригрозим тем, что знаем. Устроим встречу в полночь, как в шпионских фильмах, возьмем диктофон…
— Это называется шантаж, Джон. А еще от тридцати лет до пожизненного заключения, если мы ошиблись и эти бумаги ничего не значат. Я очень надеюсь, что они настоящие, а то Брэнди полна решимости рассказать прессе о фотографиях. — Он покачал головой. — Зря он ей рассказал, что собирается одобрить морское бурение в Калифорнии, и позвал в свою команду. Это стало для нее последней каплей.
Джон тут же сменил тему:
— И как Брэнди, Хэнк?
Генри покраснел, от галстука-бабочки до залысин.
— У нее все хорошо. А что?
— Да так, ничего. — Джон откинулся на спинку стула. — Мне просто показалось, что в воздухе запахло романом.
Генри принялся нервно двигать кружку, оставляя на столе узор из мокрых колец.
— Вечером мы вместе поужинаем. Не здесь. Она заказала лимузин, и мы поедем в Атлантик-Сити.
— Ого. Ничего себе. Правда? Хэнк, ну даешь.
— Позволите присесть?
Джон посмотрел на Диллона Холмса, который уже опускался на стул.
— Нет. Не позволим. Проваливай.
— Я бы с удовольствием, Джей-Пи, но пришло время проговорить.
Джон решил не обращать внимания на «Джей-Пи».
— О чем?
— О вашей… подружке.
Джон крепко сжал ручку пивной кружки.
— Осторожно, червяк. А то я на тебя наступлю.
— Да-да, — Генри нагнулся к Диллону и произнес вполголоса: — Он может, я свидетель. Он большой парень. Большие люди обычно очень кроткие, и Джон уравновешенный и добрый человек. Но что бывает, когда добрый и кроткий человек сердится? Большой, добрый и кроткий? На твоем месте я бы извинился.
— Конечно, — Диллон ничуть не смутился. — Прошу прощения, Джей-Пи. Я даже уйду. Но сначала попрошу напомнить мисс Престон о фотографиях, которые все еще у меня вместе с выпиской из журнала регистрации, о номере 217.
Лицо Джона осталось непроницаемым. Они с Джейн поженятся… «когда-нибудь». Фотографии ничего не будут значить. Но Диллону Холмсу необязательно об этом знать. Пусть думает, что козыри у него.
— Продолжай.
— А что еще сказать? Да, — он встал и отодвинул стул, — еще вот что. Я не ем виноградное желе, Джей-Пи, и не читаю местных газет. Тебе надо было взять апельсиновый мармелад и «Уолл-стрит». Неувязки в сюжете. Сущее наказание, да? Приятного дня, джентльмены.
— О чем это он? — спросил Генри с недоумением. Джон подпер голову рукой.
— Он знает, что мы видели бумаги и положили их на место. Мы попали.
— Да, на тебя посмотреть — и правда попали, — согласился Генри. — Он все знает и будет готов. Что теперь?
— Может, вернуться к плану Б и использовать Брэнди?
— Нет, — твердо сказал Генри. — Я этого не позволю.
— И я бы не позволил, Генри.
— Так что действуем по плану А и будем надеяться, что они не смогут нас остановить.
Джон мгновение подумал, поразмыслил, прикинул, словно это был сюжет книги.
— Он угрожал Джейни. Значит, не боялся. Такие люди, как Холмс и Харрисон, привыкли, что им все сходит с рук. Они угрожают, и люди трусят. Они шантажируют, Генри, так было всегда. Но что случится, если мы наплюем на шантаж?