30 
— Эта сука из «Лос-Анджелес тайм» здесь. Пойдите и скажите ей, что если она еще раз обидит мою дочь, назвав ее «костлявой дурой», то я отрежу ей голову и помочусь на открытую рану.
Господи, вся страна слышала это!
Следующие две недели все только об этом и говорили. Остальные кандидаты и их жены сошли с дистанции в борьбе за внимание избирателей. Одна из жен кандидатов в президенты вынуждена была сказать в программе Ларри Кинга:
— Я тоже иногда говорю «черт» и «проклятье». — После чего каждый пустомеля принялся обсуждать значение ругательств и возможное влияние Эдвины Джекобс на неокрепшие умы наших драгоценных детей. Согласна, Эдвина Джекобс не была милой скромной домохозяйкой или выдержанной Джеки Кеннеди. Она извинилась, но все заметили, что сделала она это, сжав зубы.
И произошла удивительная вещь. Ее рейтинг взлетел вверх. Люди неожиданно решили отнестись к ней с любовью. Эдвина оказалась прирожденным бойцом. Женщина заступилась за своего ребенка и была готова расправиться с обидчиком. Значит, она встанет на защиту детей других женщин. Она понимает. Она сама — работающая мать.
Благодаря жене Ал Джекобс выиграл предварительные выборы в Айове и стал президентом. Я не голосовала за него, но в то время я никогда не голосовала на президентских выборах. Я считала себя независимой сторонницей полной свободы мыслей и действий. После провала Роса Перро я оставила надежду увидеть среди претендентов независимых кандидатов.
Но если бы я голосовала, я бы проголосовала за Эдвину.
Во время кампании стало очевидно, что Ал и его жена — замечательные родители. Их дочь Эдди, та самая «костлявая дура», поддерживала их с искренностью и преданностью девочки-скаута. Ее репутация была безупречной — хорошая дочь, отличная ученица и сознательная молодая гражданка. Она не пила, не курила, не принимала наркотики и говорила девушкам, что целомудрие — это совсем даже неплохо.
Всем следовало бы сообразить, что Эдди только ждет удобного случая, чтобы сбежать. Мать, подобная Эдвине, была известным персонажем на театральной сцене. От таких родительниц детям не терпится сбежать.
Я сожалела только о том, что Эдди выбрала в спутники моего сына…
Эдди вырвало в раковину на кухне, я даже не успела накормить ее свежими ломтиками яблок, замоченными в соленой воде. После этого она чинно сидела за столом и вежливо жевала хрустящие соленые дольки.
— Народная медицина — это просто восхитительно, она так близка к природе. Дэвис говорил мне, что ваша бабушка по материнской линии была чероки, она выращивала яблоки и звали ее Фрут Халфакр. Я так восхищаюсь традициями американских индейцев!
— Спасибо.
Моя бабушка Халфакр была крутой старой леди. Каждое утро она пропускала стаканчик крепкой домашней водки и жевала табак. Я до сих пор иногда курила трубку из мыльного камня, которую она мне оставила. Но Эдди я ничего об этом не сказала. Я сильно нервничала, поэтому и сама жевала соленые яблоки, размышляя о том, насколько подозрительно будет выглядеть, если я выпью стакан вина в семь часов утра.
Через пять минут наша беглая дочь президента уже спала, уронив голову на руки, сложенные на моем старинном сосновом столе. Дэвис нагнулся к ней и легко погладил по золотисто-каштановым волосам.
— Отдохни немного, родная, — прошептал он. — Я буду рядом.
Я знаком велела ему следовать за мной. Мы сели друг против друга за огромным столом в столовой при неярком свете осенней зари. Комнату украшал старинный потолок с лепниной и белые обои с узором из золотистых яблочных листьев, на полу лежал дорогой ковер. Я собрала в столовой красивый хрусталь, тонкий фарфор, хорошую старинную мебель, которую мне удалось купить за долгие годы, вещь за вещью, в результате упорного труда. Ни один оптовик, представитель яблочного лобби или туристический заправила не могли сидеть за моим столом и не думать о том, что Макгиллены вернули себе былую славу. Они никогда не сочли бы меня провинциальной простушкой, которая хотела продать немного яблок. Клянусь богом, они принимали меня и мой фарфор всерьез!
Я смотрела на моего сына поверх вазы из хрусталя ручной работы с красивыми деревянными яблоками, которые я вырезала сама в своей мастерской, вооружившись столярными инструментами моего деда.
— Давай сразу проясним кое-что, — начал Дэвис. — Я люблю ее. И она любит меня.
Я предчувствовала подобное заявление, и все же оно заставило меня затаить дыхание. Единственное, что я смогла произнести, походило на строчку давно забытой лирической песни:
30 
