Говоря все это, Джулия смотрела на снежные хлопья — кристаллическую имитацию реальной вещи, имеющую, однако, перед ней определенные преимущества. Стеклянное украшение никогда не исчезнет, никогда не растает.
Выражение ее лица было иллюстрацией к ее словам, призывом дорожить каждым мгновением жизни — предупреждало о печали, которая неизбежно придет.
— Когда мне было тринадцать, у бабушки случился удар. Ей было семьдесят восемь, до этого она всегда пребывала в добром здравии. Удар оказался, к счастью, не опасным. Бабушка полностью оправилась, ей нужно было лишь принимать две таблетки аспирина каждый день. Ничего не изменилось — и тем не менее изменилось все. Мы продолжали совершать длительные прогулки, бабушка по-прежнему выигрывала в кункен, как бы умно я ни играла. Мы только что отметили ее семидесятидевятилетие, когда появилась моя мать, которой нужно было скрыть еще одну беременность. Она вышла замуж за правильного человека. Брак хороший, но несчастливый. Она поняла, что беременна, когда у нее с мужем уже шли переговоры о разводе. Тем не менее беременность нужно было скрыть — она сочла необходимым отложить принятие решений до рождения ребенка.
— Из-за того, что под вопросом было отцовство?
— Да. В ее понимании было чрезвычайно важно знать, чей это ребенок. Если ее мужа — то в этом случае ценовой ярлык на ее разводе будет выше. А если любовника — женатого политика, — то для него дитя любви станет сущим бедствием. Ни один из этих мужчин не знал о ее беременности. Она просто сказала, что ей нужно на какое-то время удалиться и хорошенько обдумать ситуацию. На несколько месяцев. Она полагала, что группа крови младенца даст ей необходимую информацию. У нее была группа крови О, как и у ее мужа, а у конгрессмена — А. Она рассудила, что О — означает наследника, А — усыновление. Конечно, ее рассуждения были ошибочными, это знали мы с бабушкой. Мы вместе с ней читали как раз в тот самый год о биологических тестах. Мы знали, что каждый мужчина может произвести ребенка типа О. Но мы не сказали об этом матери. Она выглядела настоящей развалиной в физическом и эмоциональном отношении. Ей нужно было место, где она могла отдохнуть, поправиться, исцелиться.
— Это требовалось и младенцу.
— Да, — пробормотала Джулия. — Но для Уинни было уже слишком поздно. Вред ей уже был нанесен.
Глава 8
— Вред, — тихо повторил Джейс.
И явственно увидел тень на ее лице, черноту в тех местах, где только что были радуги, как будто искусственные снежные хлопья, которые никогда не тают, перестали отбрасывать свет.
Джейс почувствовал горечь в голосе Джулии.
— Аномалии скелета, — проговорила она, обращаясь к кристаллику глухим, отрешенным голосом. — И повреждение некоторых внутренних органов. Это не были наследственные пороки. Просто результат ее жизни в утробе. До приезда в Тирней диета моей матери включала в себя алкоголь, сигареты и прописанные ей лекарства.
— Комбинация всех этих факторов, — тихо произнес Джейс, — могла стать причиной.
— Да. А может быть, — прошептала Джулия, глядя на снежные хлопья, — мать вовсе и не виновата в пороках Уинни.
Горечь в ее голосе пропала, как и темные тени на ее прозрачном лице. От того, что на лицо вновь легли отблески кристалликов? Нет. Тени, как и облачка в ее глазах, были побеждены неким внутренним свечением — чистым и золотистым.
Чисто золотым.
О чем свидетельствовал этот внутренний свет? О ее благородстве? О желании быть доброжелательной к матери, несмотря ни на что?
Вероятно, в какой-то мере.
Но в основном, подумал Джейс, этот свет предназначался Уинни, родившейся с физическими недостатками маленькой сестренке.
— Доктора считали, что она проживет всего несколько дней.
— Но она прожила.
— О да! Она была борцом, наша крошка Уин! Она хотела жить, хотела быть с нами.
— С вами и вашей бабушкой?
— Да. С нами…
Мать, которая родила ребенка-калеку, хотела отделаться от него. Куда-нибудь отправить. Были люди, которые усыновляли подобных несчастных, и были заведения, в которых содержались такие дети. Теперь вопрос о том, чей это ребенок, уже не имел значения.
Бабушка и Джулия хотят содержать калеку? Прекрасно. Лишь бы никому не рассказали правды.
Бабушка и Джулия знали только одну правду. Была маленькая девочка, которая в них нуждалась. Они назвали ее Эдвина — по имени дедушки, второе имя и фамилия у нее были как у бабушки, и когда Эдвина Энн Хейли выписывалась из больницы на десятый день своей жизни, доктора осторожно предупредили, что дома она может почувствовать себя плохо. Очень плохо. Бабушка и Джулия должны без колебаний в любой момент отвезти ее снова в больницу.