Последние отзывы

  82  

— Посмотрите, — говорила она, — всего лишь 12 % передач, которые мне хотелось смотреть. На две другие станции приходится 88 %.

— Ну 12 % — это гораздо больше, чем наша нынешняя доля на рынке, Кэролайн, мне кажется, это очень обнадеживающие цифры.

Она хмуро уставилась на меня, после такого ответа недоумевая, не совершила ли ошибку, обругав нашу сетку вещания, и ретировалась за свой стол — производить дальнейший анализ. Я убедился, что мне нравится ее, как теперь говорят, «заводить» — безудержный энтузиазм делал ее легкой мишенью для шуток. Казалось, она посвящает работе каждую минуту своего дня, что, в целом, неплохо для руководящего персонала, но я не из тех, кто считает чрезмерное рвение показателем силы человеческого характера. Кэролайн пыталась убедить меня, что она подходит для места Джеймса, хотя все, что она делала, доказывало обратное.

В это время я продолжал горбатиться по шесть, иногда по семь дней в неделю. Я все больше уставал от работы, к тому же меня совершенно не интересовали будничные аспекты нашего бизнеса, что не способствовало делу. Я проводил еженедельные встречи с Аланом, на которых в качестве представителя П.У. теперь присутствовала и Кэролайн, но число участников я расширил, и теперь на них собирались еще и главы различных департаментов. На этих встречах Кэролайн всегда сидела справа от меня и все время порывалась руководить совещанием. В большинстве случаев я предоставлял ей свободу действий, поскольку ее соображения, хоть и не всегда верные, в целом были интересны и все соглашались, что в работу станции она привнесла свежую струю.

— Разумеется, — говорила она на одной такой встрече, когда мы обсуждали пятипроцентное падение удельного веса компании в обороте рынка между шестью и семью вечера, — самая большая ваша ошибка — в том, что вы избавились от Тары Моррисон. Она привлекала любителей сисек и задниц.

— Мы от нее не избавлялись, — раздраженно ответил я, заметив, что ей нравится производить впечатление на мужскую аудиторию, изображая своего парня. — Она ушла по своей воле.

— Тара Моррисон была одной из немногих звезд этой станции.

— Есть еще Билли Бой Дэвис, — вполне предсказуемо выдал Алан. — Малыш.

— О, прошу вас, — сказала она, — да моя бабушка моложе его. Конечно же, он — имя и, в каком–то смысле, часть истории, но это больше не работает. Нам нужно новое, свежее дарование. Сырое дарование. Если бы нам удалось залучить Тару обратно… — тихо добавила она. Я покачал головой.

— Не думаю, — ответил я. — Кажется, она вполне счастлива на «Би–би–си». Роджер? — Я посмотрел на Роджера Табори, главу нашего новостного отдела — он походил на члена семьи Майкла Корлеоне^[67], смуглолицый, с зализанными назад темными волосами.

— Я кое–что слышал, — сказал он, слегка пожав плечами. — Она не в экстазе от того, что там происходит, но у нее контракт, так что…

— Здесь у нее тоже был контракт, — перебила Кэролайн.

— Нет, — решительно сказал я: меня раздражала ее манера рассуждать о том, в чем она мало смыслит. — Ее контракт закончился. Она решила не продлять его, поскольку ей сделали более выгодное предложение.

— Тогда вы должны были дать ей больше денег, разве не так? — снисходительно спросила она. Я посмотрел на нее, и улыбка сползла с моего лица.

— По–видимому, она хотела шестичасовой выпуск, — продолжил Роджер, слегка разряжая ситуацию. — Но они ей не хотели его отдавать, потому что хлопнула бы дверью Мег. Тогда она попросила часовой выпуск, и они сказали нет. Не знаю, почему, — она вполне бы с этим справилась. Они хотят поставить ее на «ТВ за завтраком», а она, естественно, отказывается. Ей подыскали несколько документальных вещичек, типа «Знаменитости на кухне» и тому подобное. Но ничего постоянного.

— Значит, ей следовало бы выяснить это до того, как она ушла от нас, верно? — пробормотал я, улыбнувшись Кэролайн. — Как знать, может она уйдет от них и вернется сюда, поджав хвост.

— Сомневаюсь, — сказала Кэролайн. По правде сказать, я тоже сомневался, хотя уже понял, что немного скучаю по Таре — с ней всегда было, как минимум, приятно общаться. Как и с Джеймсом. Но один мертв, а другая работает на конкурентов. — Но как бы там ни было, нам нужно обсудить еще один вопрос. Мы должны избавиться от Мартина Райса–Стэнфорда. И побыстрее.

Когда она это произнесла, все в комнате перестали дышать, а я откинулся на спинку и тихонько постучал карандашом по столу. Мартин Райс–Стэнфорд был тем человеком, который жил на верхнем этаже моего дома. При режиме миссис Тэтчер он был министром и потерял работу, когда встал не на ту сторону во время дебатов о будущем угольных шахт. Мартин считал, что следует закрыть их все, и к черту последствия. Миссис Т. придерживалась того же мнения, но знала, что делать это опасно; лучше заявить о закрытии ряда шахт, затем, после неизбежных протестов немного уступить и оставить некоторые открытыми, под шумок закрыв те, от которых ей хотелось избавиться в первую очередь. Любопытно, что несмотря на свою собственную позицию, Мартин посчитал это высшим проявлением политического цинизма и в один прекрасный день представил едкий отчет о планах миссис Тэтчер в «Вечерних новостях». Еще не пробило полночь, а она уже позвонила ему, уволила и пригрозила кастрировать, после чего в оставшиеся годы ее правления он стал для нее чем–то вроде bête noir ^[68]. Он был одним из тех, кто помог Джону Мейджору прийти к власти в 1990 году, хотя они друг друга терпеть не могли, и надеялся, что эта помощь принесет ему место в Палате лордов. К несчастью для него, помощь не всегда вознаграждается, и поэтому Мартину пришлось заняться сочинительством язвительных политических статей во все газеты, которые были готовы его печатать. Неожиданно он оказался талантливым карикатуристом и начал иллюстрировать свои статьи изображениями министров в виде различных гибридов — тела животных, человеческие лица. Так сам Джон Мейджор шлепал вперевалку походкой утенка, Майкл Портилло^[69] разводил руками, демонстрируя павлиний хвост, Джиллиан Шепард^[70] носилась по газетной странице в образе маленького ротвейлера. Но в итоге стало ясно, что писания Мартина несколько односторонни — он критиковал абсолютно все, независимо от того, насколько это хорошо или плохо. Он всегда говорил «нет». Его стали считать политически нездравым, крайне пристрастным и до нелепого предубежденным против любого человека, находящегося у власти. Кое–кто даже полагал, что он не в своем уме. Так что, естественно, он дозрел для работы на телевидении.

  82