Особенно,... 
81 
Я кивнул. Вокруг площадки в разных точках стояло четыре камеры, возле которых суетились человек пятнадцать ассистентов. Девушка, выглядевшая лет на двенадцать, подправляла макияж женщине, сидевшей за столом в гостиной; последняя показалась мне знакомой — экранная мать Томми, известная в шестидесятые комическая актриса. Ее карьера пошла под уклон в семидесятых, но она вернула себе известность в первый же день показа сериала и теперь считалась национальным достоянием. Ее героиню звали Минни, таблоиды ласково называли ее Плакса Минни. Рядом с нею за столом сидел парнишка лет пятнадцати — его я никогда раньше не видел и решил, что это, должно быть, новая тинэйджерская звезда, которую наняли, чтобы поднять рейтинги у определенной части аудитории. Женщина быстро дернула плечом, входя в роль; парнишка же склонился над журналом, грызя ногти, — мне показалось, что он готов заглотить собственную руку до локтя.
Режиссер призвал к тишине на площадке, журнал у парня выхватили, несмотря на протесты, ассистенты ушли из кадра, и съемка началась. Минни и мальчик сидели прямо и тихо переговаривались, все ждали режиссерской команды «Мотор!». Когда он ее произнес, сцена ожила.
— Мне без разницы, — сказала Минни, закуривая. — Говори что хошь о Карле Дженсон. Тока она непутевая и неча тебе с ней шастать, ясно? — Акцент у нее был совершенно ист–эндский — настоящая кокни, хотя я знал, что в жизни она говорит как аристократка голубых кровей. Должно быть, никто не знает, как же на самом деле звучит ее голос.
— О, теть Минни! — в отчаянии закричал мальчик, точно весь взрослый мир сплотился против него и тайно сговорился вечно держать его в коротких штанишках и с леденцом на палочке. — Мы ж ниче плохова не делам. Просто играм в мою новую «Нинтендо», и все.
— Ага, — сказала тетушка Минни. — Мож, и так. Но тады я не пойму, почемуй–то у ней блузка до пупа расстегнутая, а? Што ж она свое хозяйство на весь мир кажет?
— Да все девчонки щас так носят, — ответил он, раздраженный ее консервативностью. — Ты че, ниче не понимашь?
— А мне и не надо ниче понимать, Дэйви Катлер, — окромя того, что ты с этой шлёндрой больше не увидисси! Тебе ясно?
— Она никака не шлёндра, теть Минни. Хорошо б, была шлёндрой…
Во время их диалога две камеры слегка поворачивались на операторских тележках, а две другие снимали обоих персонажей крупным планом из–за плеч собеседников. К концу этой части сцены одна развернулась, готовясь к следующему фрагменту, и нацелилась на дверь. Из–за моей спины — совсем не с той стороны, откуда следовало, — донесся хлопок двери, и в гостиной возник мой племянник: он сразу же с громким стоном рухнул на пол перед столом.
— Ядский гад! — заорала Минни, бросаясь к своему «сыну»; с тех пор как мы с ним расстались две минуты назад, крови на нем стало еще больше. — Что с тобой стряслось, Сэм?
— Эт скорей всево Карл, — сказал Дэйви, довольный тем, что их с его шлёндрой на время оставили в покое. — Он, похож, узнал, что Сэм крутит с его мадамой.
— Не суйся не в свое дело! — заорала Минни, ткнув пальцем едва ли не в самый нос мальчику. — Это ведь не так, сынок? — тихо спросила она. Недоверие на ее лице сменилось разочарованием — всего лишь три отработанных движения лицевыми мускулами.
— Заткнись–ка, — простонал Томми мальчугану, который, наверное, был его младшим братом, кузеном или приемышем, а то и просто беспризорником, который шлялся по улицам и решил влиться в семью.
— Так это ж правда, — сказали Дэйви, защищаясь.
— Я сказал… — Томми выдержал долгую паузу. — Заткнись. — Снова пауза. — Ты меня слыхал.
Минни переводила взгляд с одного парня на другого, баюкая голову Томми, затем посмотрела прямо на меня — или, как я могу предположить, «в никуда», — и лицо ее вдруг страдальчески сморщилось. Потекли слезы, она со стуком неожиданно уронила голову Томми на пол и, рыдая, выбежала за дверь; звукач снова хлопнул дверью позади меня.
— Снято! — закричал режиссер. — Отлично, ребята. Просто отлично.
Мне было приятно, что племянник пригласил меня провести с ним день на съемочной площадке, поскольку я отчаянно нуждался в отдыхе. Наши с Кэролайн отношения развивались весьма бурно, и я уже начал жалеть, что она у нас появилась. Я не мог обвинить ее в недобросовестном отношении к работе; по утрам она приходила раньше меня и всегда оставалась на месте, когда я уходил домой, — хотя, возможно, она просто ждала пока я уйду, после чего закруглялась сама. Она копалась в коротких отчетах сравнительно недолгой истории нашей станции и длинных — о состоянии вещательного мира современной Британии. Говоря со мной, она употребляла термины вроде «удельный вес компании в обороте рынка», «демографика» и «целевая аудитория», будто для меня они были новостью, медленно и четко выговаривая их, на тот случай, если я не способен уследить за ее мыслью, хотя на деле я думал в этих понятиях — пусть даже не использовал в точности те же самые слова — все предыдущие двести лет. На столе у нее стояло три маленьких телевизора с приглушенным звуком: один настроен на нашу станцию, другие два — на «Би–би–си» и еще одного нашего конкурента. Время от времени она посматривала то на один, то на другой, решая, какая программа заинтересовала бы ее, если б она просто сидела дома перед телевизором, с ногами на диване. Она делала пометки, сколько раз наши программы побеждали, и представляла результаты мне в конце каждой недели.
81 
