167 
Платье, прекрасное творенье Май, опустилось на пол легким облаком. Джан глубоко вдохнула и затем, в мягком, но пугающем свете гостиной, она начала снимать оставшееся на ней. В ее движениях не было грациозности, она знала, но Майкл тоже едва справлялся со своей одеждой. Только после этого он повернулся к ней. Что он скажет?
Он не сказал ничего. Он просто преодолел то пространство, что было между ними и пробежал пальцами по шраму в ложбинке внизу живота, затем по двум другим между грудей. Его прикосновение было нежным, как легкий ветерок. Она подумала, мог ли он видеть еще шрамы под мышками или что он скажет о других, под ягодицами и вдоль внутренней стороны бедер. Никто не смог бы принять эти шрамы как результат аварии: слишком симметричными они были, слишком ровными. Она трепетала, ожидая его реакции.
Но он лишь взял ее за руку и притянул на диван. Он на мгновение остановился, достал презерватив, натянул его и затем толкнул ее на диван, накрыв ее своим теплым телом.
Лежа под ним обнаженной, она начала дрожать.
– Пожалуйста, ты первый, кто видит меня с тех пор, как… – прошептала она и остановилась. Как она могла объяснить? Она судорожно вздохнула, и это прозвучало как всхлипывание. – Мне страшно, как я выгляжу.
Майкл приподнялся на локти и посмотрел вниз, вновь обволакивая взглядом и грудь, прослеживая тонкие шрамы, от соска до ложбинок, кончиком пальца. Наконец он посмотрел ей в глаза, изучив ее.
– Прекрасно, – сказал он. – Ты выглядишь прекрасно.
2
«Телевизионная премьера не имеет ничего общего с кинопремьерой», – подумала Джан, влезая в свой старый махровый халат и босиком идя к телевизору. Для премьеры шоу по телесети, в котором она играла, не требовалось ни вечерних туалетов, ни кинотеатра с прожекторами, прощупывающими ночное небо своими мощными лучами, ни приезда кинозвезд, режиссеров, продюсеров или рекламных агентов. Не было репортеров, освещавших это событие в прямом эфире. «Ну и хорошо», – подумала Джан, поскольку сама сильно нервничала. Ведь сегодня вечером определиться ее будущее столь же наверняка, как это сделали когда-то скальпелем доктора Мура.
Сегодня вечером вся Америка впервые имела возможность увидеть их телешоу, и все, что было связано с его съемками, – время, деньги, усилия, фантазия, пот, технические трюки, часы ожидания, моменты съемки, весь этот грим, освещение, музыкальное сопровождение, все эти сделанные Май стежки, все эти каскадеры – всю эту работу публика могла восторженно принять или отвергнуть.
Она знала, что некоторые из их съемочной группы собирались сегодня вместе смотреть это шоу. Но ее не пригласили. Из-за того, что она порвала с Питом. Была ли это обида за то, что она бросила одного из них? Или же это было просто потому, что сработала кастовая система Голливуда? Неужели кто-нибудь уже прослышал, что она встречается с Майком Маклейном? Они решили, что она ведет себя как восходящая звезда? Неужели они подумали, что она считает их всего лишь «технарями»? Она чувствовала – и надеялась, – что никогда не вела себя высокомерно, что любила и уважала всю съемочную группу. Но вот любили ли и уважали ли они ее? Она не была в этом уверена. Все, что она знала, – чем ближе была премьера, тем дальше удалялась от нее труппа.
Кроме Май Ван Трилоинг. Слава Богу, что есть Май. Джан чувствовала, что Май была ее единственной подругой в Голливуде. Да, пожалуй, сейчас и во всем мире, за исключением, может быть, доктора Мура и малыша Рауля. Эта пожилая женщина сумела расположить к себе Джан. Сегодня вечером Май предложила присоединиться к Джан и вместе посмотреть шоу, и Джан с радостью согласилась. Все-таки наблюдать за своей телепремьерой, зная, что ее сейчас смотрят десять или даже двадцать миллионов человек, казалось невыносимо тоскливым.
Раздался стук в дверь, и Джан помчалась открывать. В дверях стояла Май, держа в руках коричневый бумажный пакет. Осмотрев Джан с ног до головы, она обратила внимание на старенький халат и все еще мокрые волосы.
– Я и не знала, что у нас будет торжественный вечер, – сухо сказала она и прошла мимо Джан в гостиную. Как всегда, на ней был тонкий хлопчатобумажный спортивный свитер и мягкие котоновые брюки, которые в сочетании с ее безупречно белыми кедами являлись ее фирменным нарядом.
Поставив мешок на низкий столик, она вытащила из него бутылку «Клико».
– Наполеон и Жозефина любили его. Разумеется, я лишь говорю, что слышала. Даже я не настолько еще стара. – Она осмотрела комнату. – Не думаю, что у тебя есть высокие бокалы под шампанское? – спросила она.
167 
