Особенно,... 
2 
Ненависть и отвращение заполнили все его существо.
— Какого черта ты здесь делаешь?
— Она была и моим ребенком тоже.
— Когда это ты была настоящей матерью?
— Ты самый ужасный мужик, которого когда-либо создавал Бог!
Он мягко улыбнулся:
— Поэтому, должно быть, мы и подходили друг другу.
Маргарита вышла из тени на солнце. Она была одета в черное платье, которое оттенял белый жемчуг. Неистовое в гневе, скуластое кошачье лицо с раскосыми глазами тщательно загримировано. Волосы цвета воронова крыла зачесаны назад и стянуты узлом.
Ее глаза жгли его темной, горячей, дьявольской силой. Он видел отблеск солнца на стволе пистолета, направленного ему в сердце. Ее всегда отличала неуравновешенность и непредсказуемость. Она могла нажать курок так же легко, как и закурить очередную сигарету.
На бурой земле розы походили на капли крови. Безжизненная пустота окружающего пейзажа отражалась в его сердце, в его душе. Он был скорее мертв, чем жив.
Не сводя глаз с пистолета, Кристофер медленно поднялся.
Если бы только она смогла!
Он шагнул к ней. Его голубые глаза дерзко вспыхнули, а губы тронула надменная ухмылка.
— Ты сумасшедший!
— Еще одна добродетель, свойственная нам обоим.
— Остановись! — взвизгнула она. Но он не обратил внимания на ее предостережение, и ее руки задрожали.
— Ну, давай! — Его голос звучал твердо и гневно. — Освободи меня от моей печали. Ты ее виновница. Прикончи меня — как ты прикончила нашу дочь.
Глаза Маргариты наполнились слезами. Пистолет в ее руке дрожал. Ее указательный палец дрожал на курке. Она колебалась, отступая от него и неловко пошатываясь, а потом отбросила пистолет в сторону.
И упала на колени:
— Ты знал, что я не смогу.
— Нет, не знал.
Насмешка в его низком голосе была подобна искре, упавшей на динамит:
— Ну, давай. Подними пистолет. Застрели меня.
Она все еще стояла на коленях — с лицом, перекошенным от ярости и отчаяния. Кристофер нагнулся, чтобы поднять пистолет.
— Ты всегда так самодоволен! И всегда готов обвинить меня во всем, — начала она. — А ведь это не только моя вина!
— Если тебе легче от этого, можешь считать и так.
С пронзительным визгом она набросилась на него:
— Ты разрушил и мою жизнь! — Она принялась колотить его кулаками в грудь. Ее длинные красные ногти царапали его лицо. — Я тоже любила ее! Я, я…
Он заломил ее руки за спину и держал их так до тех пор, пока она не разразилась рыданиями.
Он смотрел на ее безутешное, залитое слезами лицо и сквозь туман собственных бурных эмоций разглядел ее горе — такое же глубокое, как и его.
Он ненавидел ее.
Но как можно ненавидеть это несчастное сломленное существо? Кристофер изумился тому, что ничего не чувствует — совсем ничего. Вся горечь от их неудачного брака с Маргаритой и ее роли в гибели их ребенка улетучилась. Впервые страдания Маргариты затронули какие-то струны его души.
Маргарита стала для него козлом отпущения, на котором он мог сорвать чувство собственной вины.
— Той ночью я думала, что она в своей кроватке, — не признавала себя виновной Маргарита.
Кристофер схватил ее и принялся трясти так сильно, что из ее волос выпала черная лента и упала на землю рядом с розами. Он ничего не желал слышать об этом. Ее слова вернули ужас происшедшего тогда, и он с трудом справился с дыханием. Он хотел выбранить и обвинить ее — как обычно.
Однако это было бы чересчур просто.
— Произошел несчастный случай, — наконец выдавил он, помогая ей подняться. — Ничего нельзя было сделать.
— На самом деле ты не веришь в это.
— Верю. Я знаю, что говорил и делал чудовищные вещи в отношении тебя. — Он колебался. — Прости. Мы не можем вернуться назад. Салли больше нет. Другого шанса у нас не будет.
Непонятно отчего, но его слова, казалось, вызвали в Маргарите новые эмоции. Ее губы зашевелились, но с них не сорвалось ни звука. Отчаяние все еще не отпускало ее.
— В чем дело?
Глаза Маргариты расширились, и она глубоко вздохнула. Слезы смыли косметику с ее лица. Кристофер коснулся ее щеки. Ее рука обхватила его руку и надолго повисла на ней.
— Ты не виновата, Маргарита. Мне следовало быть там в ту ночь. Я виноват во всем.
Она посмотрела на него так, как никогда раньше не смотрела.
— Ты не понимаешь, — прошептала она. Ее лицо дергалось, отчего — он не догадывался. — Да и не можешь понять.
2 
