Я рассеянно разглядывала распечатку со списком пассажиров. Против некоторых фамилий стояли отметки – «погиб». Таких было много, я не стала пересчитывать, но не меньше ста человек…
Вдруг на глаза мне попалась знакомая фамилия… Я даже лоб наморщила, стараясь вспомнить, почему она застряла у меня в памяти… Распространенных фамилий в списке оказалось немало, но эта была редкой, странной и даже какой-то глупой – двойная фамилия «Патрицианов-Горбенко». Где же она мне попадалась на глаза?..
Ну конечно! Мы же совсем недавно с Игорьком смеялись над этой фамилией, говорили еще, что нельзя с такой фамилией проповедовать идеи пролетарского единства… Да ведь это же, пресс-секретарь председателя ППИ – «партии пролетарской идеи», или, как ее называют политические противники, – «партии принципиальных идиотов».
Против фамилии Патрицианов-Горбенко стояла красная отметина – «погиб»… Вот и появился повод отблагодарить Фимку за его услугу. Нужно ему срочно сообщить о моем открытии, вряд ли он успел изучить списки погибших… Он, как и большинство репортеров, больше по верхам порхает – на крыльях собственной фантазии…
Благо от гостиницы я далеко отойти не успела… Я поднялась с лавочки, и тут только «неживой старичок» повернул голову в мою сторону и посмотрел на меня отсутствующим взглядом. Я сделала ему ручкой, сказала: «Пока, дедуля!» и поспешила к гостинице. На ступеньках ее широченного парадного подъезда я оглянулась. На лавочке сидели уже два старичка! Издалека они были похожи, как близнецы… Или у меня в глазах двоится? С чего бы это?.. Да нет, точно – два старичка стало. Странно…
На этот раз Ефима даже искать не пришлось – он сидел у одного из трех десятков телефонов на первом этаже и передавал в Москву свой репортаж. По всей видимости, репортаж ни о чем, поскольку комиссия работу еще не завершила, выводов своих не обнародовала. Передавать было нечего, но работа есть работа, и Фима наворачивал одну на другую мрачные подробности катастрофы.
Через пару минут он закончил передачу своего текста и, даже не спросив, зачем я тут опять появилась, потащил меня за руку в ресторан. Журналистов на спасательных работах бесплатно не кормили, и Ефим питался в гостиничном ресторане, впрочем, был только рад этому, поскольку считал себя знатоком гастрономии, гурманом. И очень любил этим хвастаться.
Как только я сообщила ему, что среди погибших обнаружила фамилию пресс-секретаря ППИ Патрицианова-Горбенко, он забыл о еде, потребовал у меня список и принялся его изучать. Лентяй ты все-таки, Фимочка! Словно не мог раньше этого сделать!
Фимка разглядывал список минуты полторы, а потом посмотрел на меня круглыми от радости и какого-то азарта глазами и заявил:
– Ольга – гений! И я – тоже!
Он придвинул свой стул ближе ко мне и ткнул пальцем в список.
– Смотри! Видишь эту фамилию? Бухарин? Иван Спиридонович? Знаешь, кто это?
Я недоуменно покачала головой и промолчала, поскольку рот мой был занят. Фимкино возбуждение не мешало моему аппетиту.
– Слушай сюда! Бухарин – это псевдоним лидера ППИ Суханова. Имя и отчество совпадают! Даю голову на отсечение, что это он! Во-первых, ассоциация с Николаем Бухариным, сама понимаешь, во-вторых, он, как и любой нормальный мужик, выпить был не дурак. В его духе псевдонимчик! Кроме того – он сейчас должен быть на отдыхе, в прессе сообщение было, что неделю он отдыхает после серии митингов в городах на верхней Волге, а затем – такая же серия в Нижнем Поволжье… Ему в самый раз было отправиться сверху вниз на теплоходе! А псевдоним – чтобы лишнего внимания к себе не привлекать, что, отдохнуть, что ли, нельзя человеку, в самом-то деле?
Он опять посмотрел на меня совершенно очумелым взглядом и сказал сладострастно:
– Ух, как я развернусь теперь! Мне весь подвал на первой полосе отдадут в завтрашнем выпуске… Я это так разрисую…
Тут же он настороженно оглянулся по сторонам, словно опасаясь, что кто-то из собратьев по перу из конкурирующих изданий мог нас подслушать, убедился, что ни одной знакомой журналистской физиономии рядом не видно, и радостно рассмеялся.
– Ольга – я твой должник по гроб жизни! – заявил он, влепил мне поцелуй куда-то под левый глаз и опять помчался к телефону – диктовать новый репортаж с сенсационным фактом о гибели одного из российских политических лидеров.
Конечно, Фимка – циник. Во всем, что касается его профессии. Ему наплевать на тираж, наплевать на гонорар, но то, что завтра его будет читать вся Россия – от этого у него голова кружилась. И не просто ведь читать. Негодовать будет – там, где он заставит ее негодовать, ужаснется точно в том месте текста, где у него запланирована такая реакция читателей, озадаченно почешет в затылке – уж он-то сумеет ошарашить кого хочешь своими рассуждениями и фантазиями. Фимка – повторяю – циник, но он какой-то романтический циник, если, конечно, такие вообще бывают. Может быть, поэтому меня не коробит от его запала?