30 
Ой, мамочки что же будет. Слез почти не осталось, только громко в ушах бухает сердце, словно сейчас выпрыгнет из моей груди. Как я буду без него жить? Тем временем, близнецы подводят меня все ближе к краю, толкают, и теперь уже по-настоящему страшно. До обрыва — два маленьких шажка, а они все еще держат за руки.
— В следующий раз, мы придумаем лучше, — говорит Кирюха, и они оба разжимают кулачки, а я срываюсь вниз, и вдруг вспоминаю — это же я их придумала! Я придумала-а-а-а-а…
Лечу и вдруг просыпаюсь. Просыпаюсь в слезах. Ну вот — упала с кровати, уронила любимого TeddyBear. Ффух.
Рукавом ночной рубашки я размазываю слезы и бегу к маме в спальню.
— Иди сюда, my Sweety, — шепчет мама. — Давай ложись рядышком. У мамы под одеялом не страшны никакие кошмары. Мы улыбаемся друг дружке и засыпаем, а за нашими окнами уже гудит и движется утренний город Нью-Йорк.
Я родилась в Америке, и почти не говорю по-русски. Скоро будет осень, и я пойду Юниор-Скул. Я ходила туда весной на подготовительные курсы, где познакомилась с Кирью и Матиусом — такие смешные кучерявые негритятки, и притом близнецы. Они ужасно похожи, и почти никогда не ссорятся. По крайне мере, так говорит их ма. Оказывается, они старше меня на целых полгода и немного умеют играть в баскетбол. Мне кажется, что это здорово.
Я белая птица. Я лечу над деревней, где у обрыва стоят растерянные Митька и Кирилл. Они только что сделали что-то страшное, и пока не поняли, как им быть.
— Это я вас приду-малла-аа! — кричу я им с высоты, но они не слышат, они держатся за руки, смотрят как завороженные на яркое алое пятно под обрывом, и все сильнее сжимают кулачки.
Теперь я белая птица. И во мне живет множество серебряных рыбок мальков. От них щекотно и хочется смеяться. Солнечные лучи проникают сквозь зеркальные окна нашего двадцать восьмого этажа. Я открываю глаза и сладко потягиваюсь. Под маминым одеялом никогда не снятся кошмары.
XI Сила / Страсть
В старых традициях толкования Таро Одиннадцатый аркан — Сила, дева, укрощающая льва. Суть его прекрасно передают мастера всяческих восточных единоборств, когда говорят ученикам, что вершина всякого боевого искусства — не сражаться вовсе.
В интерпретации Алистера Кроули Одиннадцатый аркан — страсть, похоть. То есть, все силы, имеющиеся в распоряжении человека, сконцентрированы и направлены к единственной цели — объекту вожделения. В связи с этим следует предложение: не бояться своего "внутреннего зверя", а приручить его, укротить и подчинить себе, к обоюдному удовольствию.
Для полного понимания Одиннадцатого Аркана следует соединить обе интерпретации. И получить в сумме девственницу Жанну д'Арк, которая кричит своему войску: "Кто любит меня — за мной".
Макс Фрай
Суми-Думи
Сейчас, сейчас. Иду. Ну что ты кричишь так? Я тебя слышу. Просто я далеко, понимаешь? А ведь, пожалуй, не понимаешь. Ладно, ладно, говорю же, иду. Все моря теперь по колено мне, скалы — ступени, чтобы сподручнее было карабкаться вверх, тысячелетние сосны хлещут по щиколоткам — ничего, не крапива, потерплю, пройду как-нибудь, лишь бы только о линию горизонта не споткнуться впопыхах, а впрочем, ерунда — ну споткнусь, ну упаду, что с того? Встану, отряхнусь и дальше пойду, сколько раз уже так было, ты же помнишь.
Вот тебе пока радуга в полтора неба, чтобы не скучно было ждать, и, ладно, вторая, прозрачная, сверху, и третья, почти невидимая, мне не жалко. И пусть везде будет дождь, а прямо над тобой бирюзовая прореха в тучах, чтобы ни капли на макушку, и на тент полосатый, что над макушкой твоей, тоже ни капли — хорошо же, правда? Ну вот, а я скоро уже, скоро, ну что ты, в самом деле.
Ломтем солнечного света перекушу поутру, на бегу, в волчью шкуру закутаюсь ночью, жертву присмотрю вдалеке, не догоню, так согреюсь, спрячусь от ярости твоей ледяной, ты, кстати, зря так сердишься, потому что — ну я же иду, это только кажется, что медленно, того гляди, собственную тень обгоню, будет ныть, что ножки болят, дыхания не хватает, спать хочется, на руки возьму ее, понесу, хоть и тяжела она, но до ближайшего обрыва доволоку как-нибудь, а там — поминай как звали. Нечего было путаться под ногами, мало ли что тень, все, проехали, забудь.
И вот тебе еще развлечение, пока меня нет. Хочешь, сейчас во-о-он на том углу тонкий смуглый юнец, приподнявшись на цыпочки, занесет над подружкой сияющий позолотой ятаган, уличная толпа замрет в причудливых позах, кто-то тоненько взвизгнет, а девица, перекинув белокурую косу с плеча на плечо, хихикнет: опять переигрываешь, все бы тебе людей пугать, не помнишь, режиссер говорил, не надо вот этих вот эффектных поз. Мальчик что-то ответит неразборчиво (ты не услышишь), спрячет бутафорский ятаган под полой плаща, дама за соседним столиком вздохнет разочарованно, но все же с облегчением, а официантка скажет тебе: «Студенческий театр, они здесь рядом репетируют», — и вот пока она не отошла, не забудь, пожалуйста, заказать мне эспрессо с медом, espresso su medum, ага, суми-думи, ты же знаешь, я его очень люблю. Что? Нет, не остынет, потому что я уже не иду, я бегу к тебе, не разбирая дороги.
30 
