– Мочи их! А-а, сука! Сюда его тащи!!! Держи, тварь!
– Ты ведь знаешь, что там происходит? – спросил отец Василий Саньку.
Коробейник отрицательно покачал головой.
– Я только знаю, что они что-то готовили, – сказал он, косясь в сторону Тохтарова. – Кто-то с кем-то что-то не поделил.
– Похоже, я знаю, – застонав, сел поудобнее майор. – Там ковалевские прихвостни с остальными схватились.
– И что теперь? – развернулся к нему отец Василий. Он уже все понял. Ковалев чужими руками «балласт» убирает – тех, кто под него не пошел. По крайней мере более разумного объяснения у него не было. Но что из этого последует, священник просчитать не мог.
– Не знаю, – покачал головой Тохтаров. – Но если Ковалева не снимут, я даже не представляю, что будет.
* * *
Они просидели так часа полтора. Некоторое время в коридоре еще кричали – истошно, внадрыв, но потом крики стихли, и по коридору начали беспрерывно бегать, явно таская волоком что-то тяжелое.
– Трупы выносят, – прокомментировал Санька.
Тохтаров молчал. Служебное положение не позволяло ему распространяться на этот счет с арестантом, но, глядя майору в лицо, отец Василий видел – так плохо Марату Ибрагимовичу никогда не было, и совсем не из-за физической боли.
Затем снова поднялся стук, и Санька побледнел.
– В нашу камеру ломятся, – сглотнул он. – Ну, там, где я сидеть сейчас должен.
– Они что, не все камеры открыли? – удивился отец Василий.
– Не все, – кивнул Тохтаров и хлопнул себя по карману брюк. В кармане громыхнуло. – Я от четырех камер ключи перехватил.
– Значит, человек тридцать наших еще живы, – дрогнувшим голосом сказал Санька. Отец Василий поморщился, ему было больно услышать это «наши» от Коробейника.
Затем снова стихло, и снова по коридору затопали, и снова стихло. Несколько раз ломились и в столовую, но открыть наглухо заваренную дверь снаружи было невозможно. А потом они услышали звуки подъехавших машин.
– Внимание! – громыхнуло, как в трубе. – Граждане задержанные! Всем выходить с поднятыми руками! Здание оцеплено! Сопротивление бесполезно!
– Поздновато ты подъехал, дорогой Павел Александрович, – поморщился Тохтаров. – Поздновато.
– Не понял, – подошел к окну отец Василий. – Они что, их на испуг решили взять? Ни освещения, ни оцепления, одни громкоговорители, что ли?
Тохтаров сполз с лавки, прохромал к зарешеченному окну и встал рядом со священником.
– А ведь и правда, – задумчиво произнес он. – Никак Ковалев решил своими силами управиться? Во-о дура-ак!
– Он не такой дурак, как вы думаете, Марат Ибрагимович, – отозвался из своего угла даже не встававший Санька. – Если он поддержку из области вызовет, все всплывет. А так, что бы ни произошло, никто ничего не узнает. Как в тайге.
– Как это не узнает? – возмутился Тохтаров.
– Вы не кипешитесь, Марат Ибрагимович, – спокойно продолжил Санька. – А головой подумайте. Здесь на четыре-пять километров вокруг ни одной живой души нет. Только те, что в «деле» были. А они будут молчать.
– А я? – возразил Тохтаров. – Мое слово, гражданин Чукалин, много чего стоит.
– Вы, Марат Ибрагимович, вообще чудом в эту историю попали, не должны были вы здесь находиться к этому времени… да и выжили чудом. Не завари я ворота, где бы вы были?
Тохтаров молчал.
– А главное, – так же неторопливо и веско завершил Санька, – вы и не свидетель даже. Ну пальнули в вас разик, ну пистолетик ваш отняли, а так… Вы ведь и не видели толком ничего. Или я не прав?
Санька умолк, и ни Тохтаров, ни отец Василий не нашлись, что на это ответить. Как это ни паскудно было признавать, но все прошло именно так, как сказал Санька.
За окном снова железным голосом проговорил что-то стандартное громкоговоритель, и все трое почувствовали, как потянуло горелым. Тохтаров со стоном поднялся и побрел к двери. Остановился, принюхался и кинулся к рубильнику.
– Что вы делаете? – вскинулся Коробейник.
– Заткнитесь, Чукалин. Там документы горят. – Убери руки, начальник! – заорал Коробейник. – Ты что, под пули нас всех подставить хочешь?!
– Уйдите, Чукалин! – откинул его в сторону Тохтаров.
Отец Василий смотрел, как схватились и повалились на пол два здоровенных мужика, и понял, что Тохтаров не уступит, ни за что не уступит.
– Ладно, хватит! – рявкнул он и, когда это не подействовало, просто растащил обоих в стороны. – Что за документы?!
– Зар-раза! Сволочь! Говорил я Ковалеву: отвези бумаги в управление! – чуть не плача, утирал кровь из разбитой губы Тохтаров.