66 
– Иваныч, кто-то конкретный косяк запорол! – неожиданно услышал Полунин голос Батурина. – И этому чмошнику, в натуре, придется ответить!
– Ты о чем? – Владимир удивленно посмотрел на него, словно не понимал, где находится и что вокруг происходит.
– Твою хату, в натуре, сожгли, – с гримасой злости на лице ответил Николай. – Это конкретный наезд, и я собираюсь с этим разобраться! Найдешь, где переночевать?
– Придумаю что-нибудь, – ответил Полунин.
– Тогда я помчался, – жестко усмехнулся Батурин. – Займусь этими поджигателями, мать их...
Он развернулся и помчался к своей машине, а Полунин растерянно посмотрел ему вслед. Владимир задумался, кому бы понадобилось поджечь его квартиру. И тут, словно вспышка молнии, на ум пришли слова Веселовского: «...захватите акции с собой!» И Владимиру вдруг показалось, что он вернулся в прошлое.
Полунин больше не связывал покушение на свою жизнь с делом Либерзона. Стреляли в него совсем по другой причине. И та же причина заставила сегодня неизвестных поджечь его квартиру – акции!
Кому-то до сих пор не дает покоя то, что Полунин остается владельцем сорока процентов акций «Нефтьоргсинтеза». Если учесть, что двадцать пять процентов этих ценных бумаг находятся в руках государства и становятся сегодня недосягаемыми для кого бы то ни было, то фактически на руках Владимира находится контрольный пакет. И это кому-то очень сильно мешает!
Не нужно было слишком сильно напрягаться, чтобы понять, для кого его решающее участие в делах «Нефтьоргсинтеза» словно кость в горле. Два года назад Томашевский вмешался в дела компании. Именно он послужил причиной для развязывания войны за владение «Нефтьоргсинтезом». Он до сих пор входит со своими акциями в совет директоров, и Полунин был уверен, что Томашевский не оставил мыслей избавиться от него и прибрать компанию к рукам.
Томашевский являлся владельцем крупной инвестиционной компании. И хотя офис его фирмы находился в Москве, предприятия, которыми владел Томашевский, располагались на территории всей России и в некоторых странах ближнего зарубежья.
Несмотря на то, что Томашевский был уже сейчас достаточно богат для того, чтобы обеспечить безбедную жизнь и себе, и своим детям, и внукам, он, как истый прожженный делец, всегда был неудовлетворен состоянием своих финансов, стараясь прибрать к рукам все, на что упадет его взгляд. А когда на его пути возникало препятствие, вроде несговорчивого Полунина, Томашевский избавлялся от него, не гнушаясь выбором способа.
Томашевский знал, что Полунин и Самбист оформили владение своими акциями так, что в случае смерти одного второй получает пай друга. Самбист был мертв, а Полунина спасло от смерти только чудо. Если бы тогда, в Тарасове, он промедлил хотя бы секунду, то уже отправился бы в мир иной. А поскольку переписать завещание он не успел, то акции автоматически переходили бы во владение его малолетнего сына.
Других родственников, кроме Антона, у Владимира не было. В случае его внезапной смерти сына бы отдали в детдом или назначили ему государственного попечителя. Зная Томашевского, Полунин понимал, что этот делец смог бы добиться назначения на эту должность нужного ему человека. Антона даже не потребовалось бы устранять. К тому моменту, когда мальчишке исполнилось бы восемнадцать, Томашевский мог успеть выкачать из «Нефтьоргсинтеза» все.
Но покушение на Полунина провалилось. Видимо, Томашевский не рискнул повторяться в своих грязных методах и задумал решить проблему другим способом. От Веселовского он узнал, что акции «Нефтьоргсинтеза» вместе со всеми юридическими документами, подтверждающими право владения, Владимир хранит дома, и решил выкрасть или уничтожить их. После этого Полунину будет стоить большого труда добиться их восстановления. Если вообще удастся!
Владимир чувствовал, как бешенство захлестывает его. Томашевский уже однажды вмешался в его жизнь, и это стоило жизни Анне. Но, похоже, этому человеку все мало, и он пытается окончательно разрушить судьбу Полунина! Он сжал кулаки. В конце концов, Полунину было наплевать на сгоревшие акции, но сегодня Томашевский мог лишить его последней радости в жизни – единственного сына.
Надо остановить Томашевского. Не только ради памяти Анны и обещания, данного Либерзону. Не только для своей безопасности и ради будущего сына, хотя это и было главным. Полунин вдруг понял, что Томашевский должен стать его крестом и Голгофой одновременно. Если Владимир хочет дальше жить честно, то остановить Томашевского, чувствовавшего абсолютную безопасность в российских условиях жизни, он просто обязан.
66 
